— Узнала я, кто убийцы мужа… Я уезжаю, и если — не дай Бог этому случиться! — вернусь обратно и не привезу с собой их трех отрубленных мною голов, прокляни меня самым страшным проклятием, поступи со мной, как с собакой бешеной.
И надела она на себя одежду мужа, взяла оружие его, уехала на его коне…
И отомстила она убийцам, напилась крови их и себя потом убила: к чему ей было жить, когда ее любимый человек стал прахом?
Кончила княгиня рассказывать Адильгирею, приказала слугам привезти во двор три арбы дров, сложить их вместе и зажечь костер.
И на этот костер положила три отрубленных головы и смотрела, как горели они, и радовалась, что они были головами убийц ее сына.
И когда костер потух, осторожно вынула она из него кости, оставшиеся от трех голов и превратившиеся в уголь, и в деревянной ступе толкла их, толкла и просеивала сквозь частое сито.
И стали кости мелкими, как мука, мягкими, как пыль.
И наполнила княгиня этой мукой большую чашку, вышла с ней в степь. И был ветер сильный в степи… И брала княгиня горстями из чашки пыль, и бросала в разные стороны. И ветер уносил ее далеко–далеко. Как далеко — кто знает, кроме ветра?
МАШУКО
На том месте, где в настоящее время расположена станица Горячеводская, вдоль берега Подкумка, тянулся большой кабардинский аул.
Среди жителей аула богатством своим особенно отличался уздень Инал Унароков: много было у него крупного и мелкого рогатого скота, лошадей, лугов и лесов.
Немолод уже был Унароков и болел: желудок его не переваривал твердой пищи, и питался он только козьим молоком.
Была в стаде коза — любимица Унарокова: высокая, с белой шелковистой шерстью и острыми рогами. Ее молоком главным образом и питался Унароков.
Однажды пригнал вечером пастух коз со степи; стали доить их, и любимица Унарокова мало дала молока, очень мало.
Был недоволен Унароков, но промолчал.
На другой день повторилось то же самое, и опять Унароков промолчал. Когда же и на третий день повторилось то же, он призвал к себе пастуха и спросил:
— Отчего коза дает молока так мало?
— Кто–то высасывает молоко, — ответил пастух.
Посмотрел Унароков на пастуха и сказал:
— Ты меня знаешь?
— Знаю, — ответил пастух.
— Умею я шутить?
— Нет, не умеешь.
— Помни же это!
И больше ничего не сказал. Но пастуху было достаточно и этого: он знал, что если коза опять придет без молока, то Унароков не задумается застрелить его.
И на другой день стал пастух следить за козой.
В жаркий полдень, когда стадо подошло к лесу, в холодок, он увидел, что любимица Унарокова отделилась от стада, пошла в лесную чащу.
Осторожно последовал он за ней и увидел он: на полянке, под кустом боярышника, лежит новорожденный мальчик. Подошла к нему коза и стала над ним так, что вымя ее приходилось как раз против рта младенца; потом опустилась на передние ноги. Младенец поймал ртом сосец и стал сосать. Когда же он выпустил изо рта сосец, коза прыгнула в кусты и затем присоединилась к стаду.
Подошел пастух к мальчику, взял его на руки, а вечером принес к Унарокову и рассказал о всем виденном. Рад был мальчику Унароков.
— Бог мне послал его, — сказал он. — Нет у меня сыновей, так пусть этот мальчик будет моим сыном.
И дал он имя мальчику Машуко. Среди своих холопок (крепостных крестьянок) выбрал Унароков здоровую и красивую кормилицу для Машуко.
И рос Машуко, окруженный заботами. К восьми годам красивый и статный мальчик вырос из него.
Приказал Унароков опытному наезднику учить мальчика ездить на лошади, а опытному стрелку — стрелять из лука, владеть кинжалом и саблей.
И продолжалось это учение до тех пор, пока не сравнялось Машуко пятнадцать лет.
Ловким и бесстрашным наездником и метким стрелком он стал.
Посмотрел на его езду на лошади Унароков, посмотрел на его стрельбу из лука и остался очень доволен.
— Ты — джигит, Машуко! — сказал он. — Проси у меня, что хочешь, все дам тебе…
— Отец, — сказал Машуко, — позволь мне жить в той сакле, которую я выстрою своими руками.
— А разве ты не хочешь жить под одной кровлей со мной? — спросил Унароков.
— Нет, отец, не могу, — отвечал Машуко.
— Почему не можешь?
— Не спрашивай, отец…
— Не спрашивай его об этом, — сказал старик мулла. — Так должно быть, как он хочет.
— Почему? — спросил Унароков.
— А ты знаешь, кто его отец, кто его мать? — вместо ответа спросил его мулла.
Задумался Унароков.
— Делай, как ты хочешь, — сказал он потом Машуко.
И Машуко один, без чьей бы то ни было помощи сложил из камней небольшую саклю, в которой и поселился один.
Все дни он проводил на охоте.
Как только начиналось утро, брал он лук, колчан со стрелами, уходил один в лес, который рос на горе, по левую сторону Подкумка. Вечером, возвращаясь домой, приносил он с собой убитых им зайцев, лисиц.
Не было у него товарищей, и не искал он сближения с кем–либо. Дома его видели только поздно вечером, когда он возвращался с охоты, и рано утром, когда он собирался идти в лес, на гору.
Был недоволен Унароков такою жизнью Машуко.
Раз он спросил его:
— Отчего ты такой молчаливый и все сторонишься людей?
— Не спрашивай, отец, — отвечал Машуко.