Мифы и загадки Октября 1917 года

Странности в поведении Зиновьева становятся понятными, если предположить, что он сам сделал немало, чтобы спровоцировать восстание. Есть основания полагать, что продовольственные трудности в Кронштадте, ставшие первопричиной восстания, были созданы искусственно. Когда же кронштадтские матросы стали выдвигать обоснованные требования, Зиновьев опубликовал в «Петроградской правде» свою статью «Достукались!», в которой обвинял их в контрреволюционных настроениях.

Еще до начала восстания Зиновьев объявил о контрреволюционном выступлении в Кронштадте. Васецкий замечал: «Первым, кто сообщил в Москву о происшедшем в Кронштадте, оказался Г. Зиновьев. В конце февраля он позвонил по телефону в Кремль Ленину, став не только информатором, но и фактически первым комментатором случившегося. Полагаем, что не без участия Зиновьева в правительственном сообщении главной причиной мятежа указаны происки контрреволюции». Как считает Н. А. Васецкий, «программа Кронштадтского ревкома сначала была не столько антисоветской, сколько, пользуясь современной лексикой, популистской… Можно было бы предотвратить трагический исход, тем более что рядовой состав мятежников имел намерение уладить конфликт мирным путем».

Провоцирование недовольства в Кронштадте, а затем целенаправленная интерпретация настроений матросов могли бы помочь Зиновьеву в борьбе против Троцкого. С самого начала «профсоюзной дискуссии» Зиновьев получил возможность преодолеть последствия опалы, вызванной конфликтом накануне Октябрьского восстания между ним и Каменевым, с одной стороны, и Лениным, с другой. Зиновьев, который был так близок к Ленину в годы эмиграции и был с ним в Разливе до осени 1917 г., не был включен в состав «четверки» ведущих деятелей партии в ноябре 1917 г. (Ленин, Троцкий, Свердлов, Сталин) и был избран лишь кандидатом в члены Политбюро после ее создания на постоянной основе в марте 1919 г. Теперь Зиновьев воспользовался дискуссией о профсоюзах для того, чтобы яростно атаковать Троцкого, который после Октября занимал место второго человека в руководстве партии после Ленина.

Отзыв Троцкого на подавление мятежа позволял держать его вдали от своих сторонников на съезде. У Троцкого не было иллюзий относительно того, кто постарался создать ситуацию, которая помешала присутствовать ему на съезде. По словам Дейчера, «во время Кронштадтского восстания Троцкий обвинял Зиновьева в том, что он без нужды спровоцировал его».

Но почему же Троцкий безропотно согласился с решением руководства о необходимости его личного присутствия при подавлении восстания? Ведь если у Троцкого была реальная возможность одержать успех на съезде, то этот властолюбивый человек под любым предлогом остался бы в Москве. А если такой возможности не было, то преувеличенное внимание к Кронштадту было на руку Троцкому. Как справедливо отмечал Васецкий, «у него, помимо прочих, был и личный интерес к Кронштадтскому мятежу. Может, поэтому он и не пытался найти иных, кроме военных, способов его ликвидации. Потерпев поражение в дискуссии о профсоюзах, Троцкий надеялся путем быстрой и успешной победы над кронштадтцами поднять свой пошатнувшийся авторитет».

Несмотря на то, что на съезде Троцкий располагал достаточным количеством своих сторонников, он вряд ли был готов встать во главе расколотого руководства партии и попытаться навязать волю всем коммунистам страны, большинство которых только что одобрило ленинскую платформу. Даже достигнув успеха на съезде и отстранив от власти ленинское руководство, Троцкий оказался бы в трудном положении. Ведь теперь вся страна знала, что он – защитник методов Цектрана. Между тем не только кронштадтские матросы, но и значительная часть страны уже изнемогала от «военного коммунизма». Любой бы, кто попытался в начале 1921 года взять власть в России, требуя дальнейшей милитаризации жизни и имея оппозицию в лице главного вождя Советской республики, Ленина, был бы обречен.

Отъезд на подавление Кронштадтского восстания позволял Троцкому найти благовидное объяснение для своих сторонников на съезде, которые готовились к захвату власти в партии. Поэтому затяжка в разгроме Кронштадтского мятежа также отвечала планам Троцкого. Восстание послужило удобным предлогом для того, чтобы оправдать неучастие Троцкого в политических баталиях, которые неизбежно вели к крайне опасной конфронтации с Лениным. Знаменательно, что, даже вернувшись в Москву, Троцкий не спешил появляться в зале заседаний съезда.