Мифы классической древности

Воротились сестры домой, и чем более думают они о богатстве и счастье Психеи, тем сильнее вскипает в них зависть. "О слепое, неразумное счастье! – говорит одна. – Как плачевна наша доля в сравнении с долей младшей сестры. Мы живем почти невольницами, вдали от родины и отцовского дома, а у нее – сколько всяких богатств, и муж ее – не простой смертный. Видела ты, какие груды сокровищ лежат в ее доме? Сколько у нее золота, драгоценных камней, какие пышные одежды! Даже полы у нее выстланы золотом да дорогими камнями: она и ходит-то по золоту. Если правда, что муж ее так хорош, как она говорит, то во всем мире нет подобной счастливицы. Муж ее так любит: он и ее, со временем, сделает богиней. Она уже и теперь загордилась; будучи еще смертной, держит себя богиней, распоряжается невидимыми слугами и повелевает даже ветрами. А я – то, несчастная: муж у меня старше моего отца – дряхлый, плешивый и такой ревнивец, что все двери в доме держит на запоре". Другая сестра говорит: "А у меня-то муж весь разбит и изувечен подагрой; мне приходится растирать кривые, костлявые ноги его разными вонючими мазями; я не жена ему – я его сиделка. Как тебе покажется такая судьба? Нет, не могу вспомнить о сестре нашей – за что досталось ей такое счастье? Вспомни, как гордо встретила она нас; сколько у нее всякого богатства, а что она нам дала? Да и то, что дала, с какой неохотой она предложила. Да и посещение-то наше ей, видно, было в тягость – сейчас и сбыла нас от себя, велела ветру нести нас назад. Жить не хочу, если не расстрою ее счастья! Если и ты разделяешь мои чувства, то давай действовать вместе. Только ни отцу, ни матери и никому другому не скажем мы того, что видели; не скажем, как счастливо живет сестра наша Психея: тот еще не счастлив, о счастье которого никто не знает. Теперь мы с тобой разъедемся: поедем к мужьям, в убогие дома свои; когда же надумаем, как действовать, мы опять прибудем в эту страну и употребим все силы, чтобы наказать гордячку". Так говорили между собой сестры. Скрыли они все дорогие подарки, полученные от Психеи, растрепали волосы, исцарапали лица и, громко рыдая и оплакивая гибель сестры, возвратились в дом родителей. Простясь с ними, они разъехались, как говорили: каждая из них поехала к своему мужу, и обе затаили в сердца: мысль – погубить Психею, какими бы ни было средствами.

Между тем Психею снова предостерегает муж ее: "Опасное испытание готовит тебе судьба: злые волчицы замышляют против – тебя козни, и если ты не устоишь – быть беде! Сестры хотят уговорить тебя взглянуть мне в лицо; а помнишь, что я говорил тебе: если ты заглянешь мне в лицо, никогда больше не увидишь меня. Когда придут сюда злодейки – а придут они непременно, я это чувствую, – не вступай с ними ни в какие разговоры; если же у тебя не хватит духа поступить с ними таким образом, то по крайней мере не слушай их речей про меня и не отвечай на их расспросы обо мне. Скоро родится у нас сын – божественный, если ты не откроешь тайны нашего брака, смертный, если ты откроешь эту тайну". Радостью и восторгом исполнилось сердце Психеи, когда она услыхала, что от нее родится божественный младенец; с нетерпением стала она дожидаться того времени, когда станет матерью.

Наступило наконец время испытания, о котором говорил Психее муж: сестры ее были уже на пути к ней и спешили скорее исполнить то, что задумали в злых сердцах своих. Накануне их прибытия муж еще раз предостерегал Психею: "Вот наступает день испытания, решительный день. Порождения злобы изощрили нож свой и уже готовы поразить тебя им. Беда нам, дорогая моя! Пожалей ты и себя, и меня; не губи, не делай несчастным нашего сына. Злые жены, которых тебе не следовало бы называть сестрами, придут на гору и, как сирены, привлекут тебя к себе станут рыдать и вопить, и оглашать своими стенаниями горные утесы. Не гляди ты на них тогда, не слушай их". Заплакала Психея и, обливаясь слезами, рыдая, говорит мужу: "Не в первый раз сомневаешься ты в моей твердости и верности тебе; вот увидишь, обладаю ли я твердостью души. Только прошу тебя: вели Зефиру принести ко мне сестер; ты не позволяешь мне взглянуть на твое священное лицо, позволь же мне взглянуть хоть на сестер моих. Исполни мне эту просьбу, заклинаю тебя моей любовью к тебе и младенцем нашим, в лице которого я увижу твой образ. Не стану я заглядывать в лицо тебе, если бы и не скрывала его от меня тьма ночи". Так просила Психея мужа, и плакала, и ласкалась к нему. Очарованный ее ласками, растроганный слезами, Амур во второй раз соглашается на ее просьбу; утром рано, при первых лучах зари, он, стирая со своих кудрей слезы жены, прощается с нею и исчезает.