Мифы классической древности

Тужат царь с царицей, денно и нощно сокрушаются они и льют горькие слезы, но наконец приступают к исполнению повеления оракула. Приготовили для несчастной девы брачные одежды и, по совершении жертвоприношений, повели ее, оплакиваемую всем народом, на вершину крутой скалы. На пути Психея, видя горькие слезы и безутешную печаль родителей, обратилась к ним с такими речами: "О чем вы плачете и сокрушаетесь? Не видите разве, что над нами тяготеет месть разгневанной богини? Когда слава о красе моей гремела между народами, когда мне воздавались божеские почести и люди единогласно называли меня новой Афродитой, вот тогда бы следовало плакать и сокрушаться. Вижу я – это поклонение моей красоте и погубило меня. Ведите же меня скорее на скалу, указанную оракулом. Влечет меня скорее увидать обещанного супруга. Чего мне страшиться? И мне ли отвергать имеющего власть и силу над всем существующим?" Так говорила Психея, и родители, сопровождаемые народной толпой, повели ее к скале. Войдя на вершину ее, потушили брачные светильники и, печальные, с поникнувшими головами, пошли все назад, оставив деву на вершине пустынной горы. Трепеща от страха, стояла Психея и проливала слезы. Вдруг ощущает она легкое веяние Зефира. Подхватив деву, он несет ее вниз со скалы, в глубокую долину, и бережно опускает на мягкую мураву.

Отдохнув на шелковистой мураве и успокоясь от страха, Психея впала в сладкую дремоту. Пробудясь от сна, она почувствовала себя бодрой и спокойной. Видит она – перед ней зеленая роща, и из рощи струится тихий, светловодный поток; неподалеку от того потока стоит пышный дворец, построенный – видимое дело – не человеческими руками, а каким-нибудь божественным зодчим. При самом входе во дворец было видно, что он служит жилищем кому-нибудь из богов. Крыша, сделанная из драгоценных камней и слоновой кости, покоилась на золотых колоннах, все стены покрыты были фигурами и изображениями, искусно вычеканенными из серебра; даже полы были разукрашены рисунками, составленными из мелких кусочков драгоценных камней. В иных покоях стены были сплошь покрыты золотом и сияли светом даже и в то время, когда не освещались лучами солнца. Поистине, такие чертоги могли бы быть достойным жилищем Зевса, если бы ему пожелалось жить на земле, между людьми.

Привлеченная блеском дворца, Психея подошла к нему ближе и осмелилась даже войти внутрь его. Идет она по дивным палатам и дивится всему, что видит; входит в горницы, где хранятся сокровища: груды драгоценностей лежат на полу, незапертые и никем не охраняемые. Смотрит она на эти драгоценности и слышит, как какие-то голоса говорят ей: "Что ты, царевна, смотришь на эти сокровища? Все это твое. Ступай в опочивальню, приляг на ложе и успокой усталые члены; а не то мы изготовим тебе ванну: освежи сперва свое тело омовением. Мы, говорящие с тобой, твои служительницы; мы будем усердно ходить за тобой. Когда ты вымоешься и отдохнешь, обед твой будет уже готов".

Дивно было все это для Психеи. По предложению чудесных своих служительниц она омылась и освежила себя сном. Встав с ложа, видит – перед нею ставится стол и седалище; на столе появляются различные яства и сладкие напитки – все это подается не служанками, а как будто приносится дыханием ветра. Видеть – она никого не видит, а слышит только чьи-то голоса; эти голоса ей и прислуживают. Когда она встала из-за стола, слышит – вошел кто-то в горницу и начал петь, а другой, пришедший вместе с ним, заиграл на цитре; только ни певца, ни музыканта, ни его цитры Психея не видит. После того послышалось пение хора; пел тот, не видимый тоже, хор веселые, плясовые песни.

Наступил вечер. Психея пошла в опочивальню. Жутко стало ей ночью одной в огромном дворце, но услыхала она ласковый голос своего супруга и успокоилась. На рассвете голос стих – незримый супруг ее удалился. Тотчас же явились на службу новобрачной голоса, служившие ей, и ждали ее приказаний. Так шло долго: каждую ночь к Психее невидимо приходил таинственный супруг ее, и звуки его голоса служили для нее отрадой в ее уединении.