Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Филомено, великодушие, как видно, покинуло тебя!

Полковник говорил с пьяным надрывом, с тем сентиментальным и в то же время болтливым красноречием, которое свойственно жителям тропических равнин. Хозяин растянулся в гамаке, взял гитару и, настраивая ее, продолжал в том же насмешливом токе:

— Домисьяно, жизнь твою я, конечно, хочу спасти! Но нет у меня убеждения, что ты ею и в самом деле рискуешь, а потому я вынужден принять меры предосторожности. Коли ты подослан ко мне, то будь уверен, тебе это дорого обойдется. Чино Вьехо без помех доставит тебя к повстанцам, а там уж пусть сами решают, как с тобой поступить. Случилось так, что мне необходимо послать срочное донесение повстанческому отряду, вот ты вместе с Чино Вьехо и доставишь его. Господь свидетель, как мне хотелось оставить тебя у нас трубачом, да, видно, судьба распорядилась иначе.

Подбоченившись, полковник принял воинственную осанку:

— Филомено, я твой пленник, но унижаться до спора об условиях я не буду. Моя жизнь в твоих руках и, если совесть тебе позволяет, можешь отпять ее. Однако хороший же пример гостеприимства показываешь ты своим малышам! Постойте, дети, подойдите поближе! Вот смотрите и учитесь, как надо принимать беззащитного друга, который, спасаясь от казни, хотел найти здесь пристанище!

Дети кольцом окружили взрослых и вовсю таращили на них свои наивные испуганные глазенки. Вдруг младшая из сестренок, присевшая в своей пышной юбочке подле оцепенело застывших старших, вскочила и зарыдала, словно угадав трагедию полковника. Мигом влетела перепуганная бабушка, старуха итальянка с оливково-смуглым лицом, белоснежной косичкой, глазками-угольками и дантовским орлиным профилем:

— Что с тобой, крошка?

Полковник подхватил девочку на руки и осыпал поцелуями, царапая своей бородкой ее нежное личико. Раздувшаяся от обжорства фигура полковника, держащего в руках плачущего ребенка, уморительно напоминала Сатурна, пожирающего своих детей^{112}. Вырываясь, девочка заплакала еще сильнее, и стоявшая у японской занавески бабушка в наспех накинутой на плечи накидке разволновалась пуще прежнего. С пьяным озорством полковник поддразнивал ее:

— Не ерепеньтесь, мамаша, этак можно печень вконец испортить!

— А вы, старый сатир, не пугайте ребенка!

— Филомено, ну объясни же своей теще, в чем дело! Ты получил урок от собственной дщери. Этот ангелочек показал тебе пример сострадания. Объясни, успокой мамашу! Не будь трусом, надо уметь отвечать за свои поступки!

III

Все пятеро малышей явно на стороне полковника. Они единодушно поддерживают его. Полковник стоит посреди них, широко расставив ноги и растопырив руки, гримасничает, театрально вздыхает. Его грудная клетка работает, как кузнечный мех:

— Милые мои детки, вы являете своим родителям образец гражданской доблести! Когда вы станете взрослыми и вам самим придется отвечать за свои поступки, всегда помните сегодняшний урок. Пусть, Филомено, послужат тебе эти нежные создания вечным укором за скверное твое со мной обращение! Подумать только, что Домисьяно де ла Гандара, твой искренний друг, не нашел у тебя ни защиты, ни просто доброго слова! Он-то надеялся, что будет встречен с распростертыми объятиями, а встретили его, как злейшего врага. Не только оружия ему не доверяют, но даже честному его слову. Скажи, Филомено, разве так обращаются со своими братьями?

Хозяин, лежа в гамаке и продолжая настраивать гитару, знаком приказал теще увести детей. Старая итальянка собрала маленькое свое стадо и выпроводила его вон. Филомено Куэвас обхватил руками гриф гитары и с невозмутимой улыбкой на устах пристально взглянул на полковника.

— Домисьяно, ты выбрал не ту профессию. Раз уж ты так любишь аплодисменты — надо было тебе идти не в военные, а в записные парламентские ораторы. Но я груб и потому не способен всерьез оценить твои достоинства. Продолжаю настаивать на условиях моего ультиматума.

В этот момент на террасу проскользнул длинноволосый, закутанный в плащ индеец. Под широкими полями шляпы лица его не было видно. Он подошел к хозяину и что-то шепнул ему на ухо. Вздрогнув, Филомено бросил полковнику:

— Мы попались! Правительственные войска приближаются к усадьбе.

Полковник сплюнул через плечо:

— Как? Значит, ты предал меня и такой ценой хочешь получить прощение Бандераса? Филомено, ты себя обесчестил!

— Давай без оскорблений! Ты прекрасно знаешь, что я никогда не бросал своих друзей в беде. Пойми, что причина моей осторожности — в тебе. Как мог я с ходу довериться человеку, обласканному тираном? А вот теперь, когда искренность твоя доказана, я головой ручаюсь за твое спасение.

— Дай мне коня и денег!

— Думать о бегстве теперь уже поздно!

— На хорошем коне я и в открытом поле спасусь!

— До наступления ночи ты останешься здесь!

— Не хочешь дать мне коня?

— Не хочу, ради твоего же спасения. До ночи ты пробудешь в таком месте, где сам черт не сыщет тебя.

И, обняв полковника, хозяин повел его за собой.

IV

Перекрестившись на пороге террасы, появился другой индеец. Осторожно ступая босыми ногами, он приблизился к хозяину.