Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

За окном, в зале, Лаурита обнимает мужа; уцепившись за материнскую юбку, хнычут дети. Врывается с хриплым криком старая итальянка:

— Вы что? С ума посходили! Если Филомено повезет — он сможет стать новым Гарибальди^{113}. Нечего пугать детей!

За зарешеченным окном темь, и Крестоносца, припавшего к прутьям решетки, не видно. Только иногда свет лампы, колеблемой общей суматохой, вырывает из этой густой тьмы огромный сверкающий глаз взмыленного от бега коня. Сакариас все еще держит на седле мешок с трупом ребенка. В зале прощается с семьей хозяин. Мать поочередно поднимает детей, протягивая их отцу. Наблюдающий эту сцену Сакариас горестно шепчет:

— Дети — частицы сердца!

V

Чино Вьехо подвел коней, и эхо галопа прокатилось по ночному полю. Когда всадники подскакали к броду и остановились, Сакариас поравнялся с полковником.

— Конец Бандеритасу! У нас такая подмога… она тут, со мной!

Полковник в недоумении взглянул на Сакариаса, полагая, что тот в стельку пьян.

— Ты о чем, дружище?

— Об останках моего сынишки… куске мяса, который оставили мне дикие свиньи… вот, в этом мешке…

Полковник протянул руку:

— Я очень тебе сочувствую, Сакариас. Но почему же ты не похоронил его останки?

— Придет время.

— По-моему, ты дурно поступил.

— Пусть они послужат нам талисманом.

— Не будь суеверным.

— Об этом спросите-ка лучше сволочь гачупина!

— А с ним что ты сделал?

— Удавил. Дешевле взять за труп моего сынишки я не мог.

— И все же надо похоронить малыша.

— Когда уйдем от погони.

— Смышленый был малыш!

— Смышленее и лучше для отца не бывало!

Часть пятая

Санта-Моника

Книга первая Тюремная обитель

I

Форт Санта-Моника, который в годы революционных битв столько раз служил тюрьмой для политических заключенных, пользовался самой жуткой славой. Ходили легенды о его отравленных колодцах, кишащих гадами подвалах, кандалах, самых изощренных орудиях пыток. Легенды эти, возникшие еще во времена испанского владычества, получили особенное распространение с установлением тирании генерала Сантоса Бандераса. Каждый вечер во рву бастиона, под звуки боевых фанфар, расстреливали революционеров. Расстреливали без суда, по тайному приказу тирана.

II

В сопровождении все того же наряда солдат Начито и студент перешагнули порог потайной двери и очутились в крепости. Комендант принял их без всякого ордера и других, с его точки зрения, дурацких формальностей, единственно на основании устного рапорта сержанта, который продиктовал ему майор дель Валье, застрявший по дороге в трактире. Перед тем как перешагнуть порог крепостной двери, оба арестанта с тоской взглянули на такую теперь призрачную синь далекого неба. Комендант Санта-Моники полковник Иринео Кастаньон справедливо изображается в летописях того времени как один из самых жестоких палачей эпохи Бандераса. Это был кровожадный старик, страдавший грыжей, волочивший деревянную ногу, с неизменно дымящейся трубкой во рту. В расстегнутых штанах, насмешливый и жестокий, он принял арестованных:

— Счастлив приветствовать столь высокопоставленных постояльцев!

Начито с фальшивой улыбкой проглотил сарказм и поспешил объяснить:

— Тут, кажется, произошло какое-то недоразумение, полковник!

Полковник Иринео Костаньон выбил трубку о деревянную свою ногу:

— Меня это никак не касается. Вашим делом, если будет нужда, займется лисенсиат Карбальеда. Пока же приказ только о задержании. Наша тюрьма — к вашим услугам.

Начито поблагодарил его подобострастной улыбкой и, сморкаясь, добавил:

— Редкий случай чистого сомнамбулизма!

Тюремщик, возникший в темном проеме двери, загремел связкой ключей; это был грязно одетый мулат, двигавшийся как заводная кукла. На голове его красовалось форменное французское кепи, одет он был в куцую пропотевшую куртку и цветные форменные брюки. Когда-то лакированные старые башмаки протерлись на всех суставах. Комендант буркнул ему с насмешкой:

— Дон Трини, отведите-ка этим двум свистунам комнатку для почетных гостей.

— Будьте покойны, жаловаться не будут. Если они тут временные, то получат люнет^{114} в крепостной стене.

Дон Трини, произведя обыск по принятой форме, повел арестованных по сводчатым переходам, где в шкафах хранилось оружие, отпер наконец решетку и втолкнул их в узкий двор между двумя стенами:

— Прогуливайтесь себе на здоровье!

Начито с привычным подобострастием и угодливостью скривил рот:

— Чувствительно благодарны, дон Трини!

Дон Трини, с полнейшим равнодушием захлопнул решетку и запер ее на засов и на ключ. Уходя, крикнул:

— Если что потребуется и есть деньги — имеется лавчонка.

III