Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Сильвестра выказывала Тьерри большое почтение, как бывшему сеньору, и обо всем с ним советовалась. Подобные знаки внимания, порою преувеличенные, порою сердечные, нравились ему полной своей непохожестью на ультрасовременную, доведенную до автоматизма жизнь в Соединенных Штатах. Радовали Тьерри и дети Сильвестры. Старший из них, Маноло, или Манолин, был смышленый мальчик, любивший шататься по улицам. Второй, Бельтран, казался куда более серьезным и степенным. Третья, шестилетняя девочка, забавляла Хайме своей детской болтовней. Ее звали Сильвией. Мать считала собственное имя весьма неблагозвучным: однако дочь она назвала почти таким же именем, хотя и несколько облагороженным.

Тринадцатилетний Маноло уже бросил школу и рыскал, как и отец, по окраинам города. Однажды он привел Тьерри очень красивую собаку породы ньюфаундленд и вместе с ней другую, чуть поменьше. Когда Хайме писал или читал, псы обыкновенно лежали у камина. Тьерри увлекался тогда современными и классическими кастильскими писателями, делая для себя кучу выписок и заметок. Любимыми его писателями были Гонсало де Берсео^{221} и протопресвитер Итский^{222}. Он восхищался также произведениями Луиса де Леона

^{223}, Сан Хуана де ла Крус^{224}, плутовскими романами^{225} и драмами Кальдерона^{226}

.

XV

Бельтран-фонарщик быстро свел знакомство с соседями и местными бродягами, обосновавшимися в этом похожем на деревню квартале, расположенном на обнесенном столбами прямоугольном пустыре с домом посередине.

— Это Франсиско, ломовой извозчик, — говорил Бельтран. — Вон тот — Доминго из кузницы, а там живет сеньора Игнасиа, служанка.

Знал он также весь сброд, обитавший в доме со смоковницей; среди этих людей были склейщики посуды, странники, цыгане, воры, бродяги, карманники. Наиболее выдающуюся личность одни звали Клоуном, другие — Капитаном. Он считался у них как бы за главного. Бельтран приписывал этому человеку несколько крупных ограблений, совершенных им при участии других преступников — Горбуна, Тореро, или Малыша-тореро, Моряка и Пижона. Ходили также слухи, что не так давно он и один из его закадычных дружков, надев маски, похитили какого-то богатого старика.

Клоун был храбрец и задира, удалой, словно разбойник из романтической драмы. Высокий, сильный, рыжий, с загорелым лицом, большим носом, толстыми влажными губами, седыми усами и живым, хитрым, проницательным и насмешливым взглядом, он ходил вразвалку, как моряк на палубе. Движения его с виду казались расслабленными и вялыми. Он носил старую шляпу с загнутыми на лоб полями. Судя по прозвищу, Клоун был когда-то бродячим циркачом. Детство его прошло в балагане акробатов в парке Эра-дель-Мико, раскинувшемся со своими качелями и каруселями на холме Чамбери и прежде называвшемся Кампо-дель-Тио-Мерехе. Клоун, местный старожил, пользовался в свое время успехом у женщин и даже жил за их счет. Теперь он был уже седоусым мужчиной зрелых лет, но все равно водился с молодыми девицами, подвизаясь в роли их учителя и наставника.

Горбун, низкорослый курносый уродец с большой головой, бледным лицом, рыжеватой бородой и мрачным взглядом, производил отталкивающее впечатление; по словам Бельтрана, этот злонамеренный субъект был необычайно хитер в воровских делах. Для своего положения Горбун казался слишком грамотным и образованным: ему нравилось читать газеты и прочие печатные творения, попадавшие ему в руки. Природа наделила его изобретательностью и язвительной насмешливостью.

Однажды в квартале была облава. Задержав Горбуна, полицейский спросил:

— А ты, Горб, откуда взялся?

— Вы что, не видите? — ехидно отозвался уродец. — Откуда же ему взяться, как не из спины.

Моряк был родом из Леванта^{227}; Пижон, считавшийся отъявленным пройдохой, одевался с элегантностью щеголя с городских окраин. В закоулках дома со смоковницей нашли себе приют и другие уголовники: Курносый, Блондин, Кум, некий цыган, которого звали Филимича, но все они, как утверждал Бельтран, были только шпаной, шантрапой, иначе говоря, мелкими воришками.

В этом наполовину развалившемся доме жили и другие странные, обделенные судьбой люди. Одного из них звали «Священник», потому что он едва не получил сан. Священник отказался от духовной карьеры ради женщины. Он стал чиновником, попался на мошенничестве, угодил в тюрьму и, выйдя на свободу, по-прежнему остался не в ладах с уголовным кодексом. Потом его разбил паралич — или паралич, в произношении местных жителей, — и он сделался профессиональным нищим, убогим побирушкой. Иногда Священник брал с собой из дома со смоковницей двух-трех грязных, болезненных маленьких оборвышей и шел с ними просить подаяние на паперти, где разыгрывал из себя отца семейства, который впал в крайнюю нищету; так ему удавалось собрать пять-шесть дуро.