Михаил Кликин. Сборник

Бачком бабушка называла сорокалитровую флягу, стоящую под водостоком. В хороший дождь фляга наполнялась за считанные минуты, а потом бабушка брала из неё воду для куриных поилок, похожих на перевёрнутые солдатские каски из чугуна. Вовка же приспособился запускать в «бачок» свой улов. Каждый раз, вернувшись с рыбалки, он переливал карасей в алюминиевую флягу, сыпал им хлебные крошки и долго смотрел в её тёмное нутро, надеясь разглядеть там загадочную рыбью жизнь. Бабушка первое время ругалась, говорила, что карасей в бачке держать не дело, если уж выловил — то сразу под нож и на сковородку, но однажды Вовка, смущаясь, признался, что ему рыбёшек жалко, потому и дожидается пока они, снулые, начнут всплывать кверху брюхом. Бабушка поворчала, но внука поняла — и с тех пор вместе с ним ждала, когда рыба ослабеет; на сковородку брала лишь тех, что едва живые плавали поверху — тех, что не успели ещё выловить вороны и соседские коты.

— Я его возьму, карася-то твоего, — сказала Варвара Степановна. — Надо мне, Вова.

Вовка спорить не стал — чувствовал, что бабушка встревожена не на шутку, и что желание её — не пустая прихоть.

— А гулять ты больше не ходи. Посиди пока дома.

— Ладно…

Бабушка покивала, пристально глядя на внука, словно пытаясь увериться, что он действительно никуда не пропадёт, а потом пошла на улицу. Вернулась она с карасём в руке — и Вовка вновь изумился невиданному улову. Бросив карася на кухонный стол, бабушка зачем-то сняла с тумбочки вёдра с водой и принялась сдвигать её в сторону. Тумбочка была тяжёлая — из дубовых досок, обитых фанерой. Она упиралась в пол крепкими ножками, не желая покидать насиженное место, и всё же двигалась по чуть-чуть, собирая гармошкой тряпочный половик.

— Давай помогу! — предложил Вовка, из-за печной трубы наблюдая за мучениями бабушки.

— Сиди! — махнула она рукой. — Я уж всё почти.

Отодвинув и развернув тумбочку, бабушка опустилась на колени и загремела железом. Вовка с печки не видел, чем она там занята, но знал, что под тумбочкой лежит какая-то цепь. Видно, с этой цепью и возилась сейчас бабушка.

— Что там, ба? — не утерпев, крикнул он.

— Сиди на печи! — Она выглянула из-за тумбочки, как солдат выглядывает из-за укрытия. В руке её был отпертый замок. — И не подсматривай!.. — Она вынула из ящика стола нож с источенным чёрным лезвием, взяла карася, глянула строго на внука, сказала сердито: — Брысь! — И Вовка спрятался за трубой, думая, что бабушка не хочет, чтоб он видел, как она станет выпускать кишки живой, шлёпающей хвостом рыбине.

Поправив матрац и подушку, Вовка лёг на спину, из кучки книг вытащил старый учебник биологии, открыл на странице, где было изображено внутреннее устройство рыбы, с интересом стал разглядывать картинку, на которой неведомый школьник оставил чернильную кляксу.

На кухне что-то скрипнуло, стукнуло. Вовка не обратил на шум внимания. Сказано — не подсматривай, значит надо слушаться. Бабушка Варвара Степановна строгая, её все слушают, даже деды приходят к ней, чтоб посоветоваться…

Наглядевшись на рыбу, помечтав о будущих уловах, Вовка отложил учебник и взял книжку со стихами. Стихи были странные, слегка непонятные, они завораживали и чуть-чуть пугали. Картинки пугали ещё больше — тёмные, туманные; люди на них походили на чудовищ, сильный ветер трепал грязные одежды, голые деревья, словно обрубленные куриные лапы, скребли когтями по чёрным тучам, отвесные скалы вздымались в небо, и бушевало, ворочалось грозное море — моря в этой книге было очень много.

Вовка зачитался, потерял ощущение времени — а потом словно очнулся. В избе было тихо, только ходики на стене щёлкали маятником, и в щелчках этих чудился странный музыкальный ритм.

— Ба? — позвал Вовка.

Тишина…

— Ба! — ему сделалось жутко, как бывало не раз, когда он оставался один на один с этим домом. — Ба!..

Он посмотрел на кухню. Тумбочка теперь казалась неповоротливым зверем, специально вставшим поперёк кухни. В свезённом половике чудилось нечто угрожающее.

— Бааа… — жалобно протянул Вовка и посмотрел на радио.

Он стыдился своего страха, и не понимал его. Ему хотелось выбежать на улицу — но ещё больший страх таился в тёмном коридоре.

— Ба… — Он спустил ногу на лестницу, и доска-ступенька знакомо скрипнула, чуть приободрив его. Он сполз ниже, чувствуя, как разгоняется, обгоняя щёлканье маятника, сердце.

— Ба…

Бабушка пропала. Сгинула. Он не слышал хлопанья дверей. Она была на кухне. А теперь её нет. Лишь вёдра стоят. И тумбочка. И половик…

— Ба…

Он слез на пол, уговаривая себя не бояться. На цыпочках, сцепив зубы, затаив дыхание, шагнул по направлению к кухне, вытянул шею.

С соска умывальника сорвалась набрякшая капля, ударилась о железную раковину — Вовка вздрогнул, едва не закричал.

— Ба…

Дрожали ноги.

Он заставил себя выйти из-за печки, невольно поднял голову, встретился взглядом с чёрным лицом на иконе, замер в нерешительности. Потом медленно потянулся к тумбочке, осторожно коснулся её рукой. И шагнул ближе — втянул себя на кухню.

— Ба…

Он увидел тёмную дыру в полу.

И деревянную крышку, обитую железными полосами.

И цепь.