МИХАЙЛОВ ДЕНЬ

— С годами простила, когда внуки родились — у нас их пятеро. Мой Пётр Кириллович души в них не чает, а внуки буквально обожают его. Он дня прожить без семьи не может, а я любила Петрушу всю жизнь. Море слёз пролила из-за любви! И удерживало от разрыва вот что — у нас в роду никто не разводился, и даже мыслей об этом не было, хотя муж бабушки страдал запоями, а супруг прабабушки имение в карты проиграл. Видно, Господом так назначено — любить, страдать и вымаливать мужей. Нас так воспитали, и мы верили, что есть один Бог, одна Родина и один муж.

***

Вот об эти стародавние представления о семье и споткнулись мошенники, пожелавшие захватить чужую квартиру. Даже суд, состоявшийся после рождения дочери, отказал в разводе, защищая интересы ребенка. И тогда жулики придумали новый план — надо упрятать жену в психушку, а потом, добившись опеки над ней, приступить к разделу имущества. Как же издевались над молодой женщиной эти проходимцы, поселившиеся теперь вдвоём в её квартире! Для большего правдоподобия они завели «историю болезни», записывая в тетрадь с зелёной обложкой вычитанные из книг симптомы шизофрении: мания преследования, галлюцинации и агрессия (это о том, как они заперли молодую мать в ванной, не пуская её к плачущему младенцу, а она, прорываясь к ребёнку, выломала дверь). Потом эту зелёную тетрадь вручили заведующей отделением психиатрической клиники, подкрепив просьбу о госпитализации больной ценным подарком — бриллиантовыми серьгами, украденными у молодой матери.

О месяце, проведённом в психиатрической больнице, крёстная не любила вспоминать. Под действием огромных доз аминазина и галоперидола, назначенных ей заведующей, она стала превращаться в подобие овоща и падала при попытке встать. Потом завотделением ушла в отпуск, и молоденький врач выпроводил её из больницы, сказав:

— Уходите отсюда. Вы абсолютно здоровы, но я ничего не могу доказать.

А после больницы был суд, на котором этот лжемуж потребовал учредить опеку над тяжело больной шизофреничкой, ибо она страдает агрессией в столь опасной форме, что это угрожает жизни ребёнка.

— Да-да, жизнь ребёнка в опасности, — подтвердила выступившая следом завотделением психиатрической клиники.

Зоркие глаза Светланы Ивановны приметили, что докторша вышла на свидетельское место в бриллиантовых серьгах её дочери и с хорошо знакомым ей старинным кольцом, переходившим в их семье из рода в род. Ей стало понятно — всё схвачено, за всё заплачено. А жизнь ребёнка была действительно в опасности. За месяц до суда мошенники увезли девочку из дома и спрятали у каких-то пьющих людей. Ухаживать за грудным младенцем эти пьющие люди не собирались и кормили грудничка тем, чем закусывали водку. Ребёнок погибал. А шансы выиграть дело были невелики, тем более что молодая мать вела себя в суде «неадекватно». Она кричала, захлёбываясь от слёз:

— Где мой ребёнок? Верните дочку! Умоляю, скажите, она здорова?

— Да больна твоя уродка, больна! — мстительно крикнула с места сожительница мошенника. — И я тебе, идиотке, скажу…

Судья прервал этот крик, объявив перерыв. А в перерыве Светлана Ивановна властно взяла лжезятя за шиворот и сказала:

— Что хочешь в обмен на ребёнка?

— Квартиру! — нагло ответил тот.

В тот же день квартиру обменяли на ребёнка, составив дарственную у нотариуса. Знакомые возмущались и говорили, что надо бороться за квартиру. Но времени бороться уже не было — девочка была совсем плоха. Прогноз врачей был неутешительным. И всё-таки выходили, вымолили, спасли ребёнка. И, пережив немалые испытания, сказали по обыкновению православных: «Слава Богу за всё!»

***

Как протекала жизнь моей крёстной после столь горького и очень раннего замужества, я не знаю. Мы познакомились с ней во времена её земного благополучия — двое детей, муж — завотделом райкома партии и отличная трёхкомнатная квартира в Москве. Мы были соседями по лестничной площадке и посторонними друг другу людьми, пока не встретились однажды в церкви.

Сблизила же нас такая история. Не догадываясь, что я некрещёная (а у нас в роду обязательно крестили детей), я исповедовалась, причащалась и недоумевала, почему после причастия я лежу пластом, будто только что разгрузила вагон угля? И однажды стало тревожно: вдруг меня не крестили в детстве? Выяснить этот вопрос у мамы никак не получалось. Мама сразу начинала плакать, заявляя обидчиво:

— Значит, по-твоему, я вырастила нехристь?

Рассказала о своей тревоге соседке, но она как-то странно промолчала в ответ. Священник же посоветовал написать письмо архимандриту Иоанну (Крестьянкину), потому что разрешить мои сомнения может только старец. Кто такой этот старец, я в ту пору не знала, но рассудила — все монахи живут в монастыре и, должно быть, знают друг друга. И я поступила как тот чеховский мальчик, что отправил письмо по адресу «на деревню дедушке», а я отнесла своё послание в ближайший от дома Свято-Данилов монастырь.

Тем не менее ответ на мой вопрос пришёл незамедлительно. Уже на следующий день неожиданно приехала мама и с порога сказала в слезах: