Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»

Не исключено, что Николай и Александр познакомились еще в Гейдельберге, куда молодой князь, как и наш герой, приехал учиться в апреле 1864 года. Но в его регулярных письмах матери, в которых подробно рассказывается о жизни в Гейдельберге, о русской читальне и т. д. и встречаются десятки русских фамилий, ни разу не упоминается студент Миклуха. Поэтому, скорее всего, их знакомство было поверхностным, «шапочным». На летний семестр 1866 года Миклуха переехал в Лейпциг, а Мещерский — в Иену. Утверждение некоторых биографов нашего героя, будто именно Александр посоветовал Николаю перебраться в Йену, не находит подтверждения в доступных нам источниках. Несомненно одно: об их дружбе уже в начале 1866 года стало известно семейству Миклух, ибо его сестра Ольга в письме от 27 марта расспрашивала брата о Мещерском [109].

В Йене Николай поближе познакомился с жизнью немецкого студенчества. Одной из важных ее особенностей была активная деятельность студенческих корпораций (буршеншафтов), именовавшихся по латинским названиям германских племен. Так, в Йенском университете корпоранты тогда делились на «саксов», «тевтонов», «германцев», «тюрингцев», «саксонцев» и «франков». Буршеншафты отличались друг от друга сочетанием цветов на корпорантских знаменах, шапочках и лентах, носимых через плечо. Они регулярно устраивали «коммерсы» — праздники с речами, тостами и обильной выпивкой, прежде всего поглощением несметного количества пива. Пожалуй, наиболее одиозной формой деятельности буршеншафтов были мензуры — поединки на рапирах, чаще всего между членами разных корпораций, проводившиеся с соблюдением определенного ритуала, в присутствии секундантов, судей и многочисленных болельщиков. Чем больше шрамов и свежих порезов красовалось на лице корпоранта (туловище во время поединка защищали кожаные доспехи), тем выше был его авторитет среди «цветных» студентов

[110].

Бурши неохотно допускали в свою среду чужаков, особенно иностранцев, да Николай и не пытался сблизиться с этими прожигателями жизни и в большинстве своем отъявленными националистами. «Цветные» составляли примерно половину студентов в Йене. Остальных бурши презрительно называли «зябликами». Это были дети менее обеспеченных родителей, не имевшие денег на попойки, всевозможные праздники, пристойную одежду и довольно высокие членские взносы в кассы корпораций, либо те студенты, которые приехали в Йену получать знания и отвергали по принципиальным соображениям образ жизни корпорантов. Среди «зябликов» у Николая появилось несколько знакомых (но не друзей), прежде всего ученик Геккеля женевец Герман Фоль, который с 1864 года изучал в Йене зоологию и сравнительную анатомию.

Студенты, не входившие в буршеншафты, любили собираться в кофейне или пивной, чтобы почитать газеты, сыграть в бильярд, выпить чашечку кофе или кружку пива. Они охотно записывались в певческие и гимнастические объединения (ферайны), большими группами совершали дальние пешеходные прогулки по окрестностям Йены. У Николая не было ни времени, ни желания бражничать, заниматься хоровым пением или гимнастикой. Но он очень любил пешеходные прогулки. Профессор зоологии Мюнхенского университета Р. Гертвиг в конце XIX века рассказывал Михаилу-младшему, что в молодости, когда он учился в Йене, «Щиколай] Щиколаевич] будил их (студентов. — Д. Т.)рано утром, стуча в окошко, заставляя принимать участие в разных экскурсиях»

[111].

Йенские обыватели жили тихой, размеренной, во многом патриархальной жизнью. Даже бурши, с их немецкой приверженностью к порядку и законопослушанию, почти не нарушали внешнего спокойствия: пристойно вели себя на улицах, коммерсы устраивали в корпоративных пивных, для мензур арендовали помещения в окрестностях Йены. Николаю, еще не отвыкшему от горячих политических дебатов и сходок 1863 — 1864 годов, жизнь в Йене — за пределами университетских аудиторий и лабораторий — могла показаться пресной и скучной, его раздражало сытое самодовольство местных бюргеров, и он, согласно преданию, решил хотя бы ненадолго вывести их из равновесия.

«Йена была маленьким университетским городом, в стороне от железной дороги. Патриархальный уклад жизни был освящен традициями, — пишет П.А. Аренский, сын известного композитора. — 24 июля разодетые горожане с чинными песнями отправлялись всем городом на соседнюю горку для празднования Иванова дня. Маклай заранее забрался, вымазал одежду красной краской и распростерся поперек дорожки. Наткнувшись на окровавленное тело — столь редкое явление в почтенном городке, публика с воплями устремилась за полицией, но по возвращении не обнаружила ни трупа, ни его следов. Маклай же целую неделю потом забавлялся толками и газетными статьями о таинственном убийстве и исчезновении мертвого тела» [112].