Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»

В тот же день Бунге доложил о письме Семенова царю, и тот повелел представить ему специальный доклад по этому вопросу, а 31 октября начертал на полученном докладе резолюцию, адресованную управляющему его канцелярией С.А. Танееву: «Не желая увеличивать расходы государственного казначейства, я передал министру финансов, что беру эти расходы на себя. Поэтому пригласите к себе Маклая и переговорите с ним обо всем этом, и когда желает он получить деньги, т. е. теперь же или переводом в Сидней. Передайте ему, что расходы на издание его труда я беру также на себя, но чтобы он был напечатан по-русски и издан в России. Все эти расходы произвести из моих сумм, находящихся в вашем ведении»[775]. Как видим, Александр III со свойственной ему расчетливостью в денежных делах вошел в детали своего «благодеяния». 2 ноября Бунге известил Семенова о «воспоследовавшем» решении, причем ознакомил его с рескриптом царя: «Передайте Географическому обществу, что я беру на себя все расходы по путешествию Маклая и по изданию его сочинений»

[776]. 6 ноября, перед отъездом из России, Николай Николаевич получил у Танеева 1800 фунтов — на уплату долгов и на первый год пребывания в Сиднее. Таким образом, Миклухо-Маклай получил финансовую помощь в тех размерах, в каких добивался.

Чем объяснить этот широкий жест русского самодержца? Быть может, Николай Николаевич сумел затронуть какие-то струны в царской душе и Александр III, не мудрствуя лукаво, решил, как это с ним случалось, помочь «хорошему человеку». Но не исключено, что, обласкав путешественника, ставшего настоящим кумиром русского общества, царь хотел вместе с тем увеличить свою популярность в среде интеллигенции, недовольной реакционным курсом нового царствования.

В письме министру финансов, датированном 22 ноября, П.П. Семенов, поблагодарив за содействие, выразил убеждение, что высочайшее покровительство Маклаю будет способствовать новым достижениям отечественной науки, пойдет «на пользу и славу России»[777]. На следующий день, возможно по совету многоопытного и мудрого Петра Петровича, Николай Николаевич отправил подобострастное благодарственное письмо императору: «Не умею иначе выразить мою глубокую верноподданнейшую признательность, как просить Всемилостивейшего Вашего Императорского Величества разрешения посвятить мое сочинение имени Вашего Величества. Со своей стороны я употреблю все усилия, чтобы труд мой оказался достойным высокого внимания Вашего Величества и принес бы пользу отечественной науке и просвещению, заботы о которых всегда были близки Вашему сердцу»

[778].

Как расценить с морально-этической стороны эти верноподданнические строки? Их никак не мог написать студент-бунтарь Николай Миклуха, который по идейным соображениям едва ли счел бы вообще допустимым принимать царскую помощь. Однако с тех пор много воды утекло. Поглощенный своими планами в отношении Берега Маклая, перипетиями борьбы в защиту островитян Океании, тосковавший по Маргерит, Николай Николаевич, по-видимому, спокойно относился к событиям в России, которую он собирался вскоре опять покинуть на длительный срок. Царская милость позволяла Миклухо-Маклаю продолжить деятельность, которую он считал смыслом своей жизни. К тому же оказалось, что и вторая главная цель его приезда в Россию нашла поддержку у «гатчинского пленника».

Если завтра война

Неизвестно, поднимал ли Миклухо-Маклай на первой встрече с Александром III вопрос об активизации русской политики в Океании. Но, как показывают архивные материалы, этот вопрос обсуждался во время нескольких последующих аудиенций, состоявшихся в октябре — ноябре 1882 года. Мало разбираясь в хитросплетениях мировой политики и русской военно-морской доктрине, царь увлекся идеей поднять русский флаг на одном из отдаленных островов Южной Пацифики и поручил проработать этот вопрос главному начальнику флота и морского ведомства генерал-адмиралу великому князю Алексею Александровичу и управляющему Морским министерством вице-адмиралу И.А. Шестакову.

Алексей Александрович (1850 — 1908), младший брат императора, в июне 1881 года сменил на посту морского министра великого князя Константина Николаевича, который впал в немилость. По наущению Победоносцева новый царь лишил его всех постов, кроме во многом церемониального председательствования в РГО, и по существу отправил дядю в изгнание — в его крымское имение Ореанда. Алексей Александрович получил соответствующее образование, готовясь к морской службе, и несколько лет проплавал на военных судах. Однако он не обладал ни широким кругозором, ни организаторскими способностями и, оставаясь два десятилетия генерал-адмиралом, вошел в историю как один из виновников плачевного состояния флота накануне Русско-японской войны 1904 — 1905 годов.