— Ну все равно, — говорит К, — хартия всегда стояла над органами принуждения.
А: — А где ты видел эту хартию?
К: — Ну кучка.
А: — Не кучка, а шайка.
К: — Ну шайка.
Все они стремились к одному — к максимальному личному выживанию. Я недавно видел фотографию всего клана моего шефа: на фоне дачи стоят доктора наук, директора институтов. Ни одного рядового. Ни одного неустроенного. Без «Мерседеса» ни одного.
Утром в пятницу, 10 февраля, было обсуждение моего сценария «1945 год». Я приехал немного пораньше. Элеонора сказала:
— Умер Устинов. Радио сменило программы.
— Почему Устинов?
— Он отменил поездку в Индию.
На том и порешили. Прошел редсовет. Прискакала Г. Шергова — то же! Но подошел Мелетин:
— А вот та сторона коридора имеет другое мнение.
— Кто?
— Сам.
Только потом, стоя у Манежа на красный свет, я увидел белый «Мерседес-7777», полный возбужденных людей, а за рулем Нонну Щелокову — улыбка, ликование от уха до уха — и понял: Андропов.
Я захожу в комнату, где на кровати лежит один из моих учеников. Перед ним — деревянная стена, рядом с ним — ящик гвоздей «сотка». Стена вся утыкана брошенными, как ножи, гвоздями.
— Портишь имущество? — сказал я.
— Порчу, — сказал он, продолжая метать гвозди.
Врачи — как поэты — ревнивы, но обсирают друг друга посерьезней.
Коля из группы захвата «Каскад». Ранение в голову. Пуля прошла под лобовой костью и вышла рядом с глазом. Вторая порвала перикард сердца. Были и еще ранения. «Никто не думал, что я выживу. Жене сказали — один шанс на тысячу. Если будет жить — слепой и обездвиженный. Жена в тот же день побежала в загс и развелась». Коля выжил. «Но это — тяжелей пули», — сказал он.
Женя приехал и сказал: «Херово, Юра, херово».
— Твой так определил: «Если думают о стране и партии — назовут Михаила Сергеевича. Если думают, как бы зажать все и дальше, — Гришку. Если думают о своей колбасе — завгара».
Грузин:
— На первую залезаю — устаю. На вторую — уже голова кружится. На третью — сознание теряю.
Врач:
— В вашем возрасте уже нельзя так увлекаться женщинами.
Грузин:
— Я имею в виду ступеньки.
Как ни странно, перед смертью Ю.А. распространился анекдот:
— Почему прошлый генсек ездил туда-сюда, а нынешний никуда не ездит?
— Потому что тот был на батарейках, а этот от сети.
Похороны были во вторник.
Самое поразительное в том, что уже в 9 утра в среду по городу разъезжали грузовики и срывали все цитаты из предыдущего генсека.
Психически ненормальные дети. В предвидении снятия отца сменяли квартиры, заготовили шмотки, шестьдесят пар обуви. Но через день он уже стал «выдающийся деятель ленинского типа».
Когда подошла Тэтчер, он не знал, что сказать, косился на Громыко. Прятал глаза. Главы подходили с соболезнованиями, но он принимал их приход как поздравления к восшествию.
Все они слетелись сюда для того, чтобы своими глазами убедиться — правда ли? Не врут ли? Нет, правда. Нет, не врут. Ликование!
Весна похожа на развод — открывает всю грязь.
А если мы сделали что-нибудь не так, то вам ответят те, кто нас сюда послал.
Симптоматичный анекдот этого времени.
Человек идет на похороны в Колонный зал. Его останавливают:
— Пропуск.
— Какой пропуск? У меня абонемент.
Два киргиза: «Появилась хищная большая птица. Дельтаплан называется. Восемь раз в нее стрелял. Только после этого человека выпустила, а сама улетела».
В армии я был начальником БСЛ (большой совковой лопаты).
Субботник. Нинон:
— Сейчас придем в редакцию, тряпками повозим по столам, чаю попьем, и все. В одиннадцать уже свободны.
Теща:
— Как это так? Почему так коротко?
— Такой у нас порядок.
— В соседние учреждения пойдите, им помогите.
У матери два будильника — тихий и громкий. Тихий стоит возле уха и будит. А громкий поставлен на ТV и заведен на 5 минут позже. Когда звонит, даже подпрыгивает от возмущения, что не встают. Вот уж тогда мать, кряхтя, встает и ложится на ковер — делать ежеутреннюю физкультуру. Она сначала смотрела эти утренние телемучения несколько скептично, потом втянулась, потом поверила, что все хорошее, что связано с ее здоровьем, — это от утренней зарядки. И, кстати, вполне возможно, что это именно так. Я настоял, чтобы матушка ходила пешком до метро, и она делает «перерывы» для транспорта только в скользкую погоду.
Мы кричим — осень, осень, а листья падают уже в июне.
Надежды нет. Исполнились надежды.
Не может быть у счастья счастливого конца.