Милиция плачет

— Жаль, — вздохнул он, как бы размышляя вслух, — а то бы его за разбой уже сегодня на три года прихватили, а так пока ещё маловато. Ну, всё. Заходи, если что.

Митя приглашение принял буквально. Лично для него всё было предельно ясно. Преступник известен, адрес его известен, милиция легко с нашей помощью раскрыла преступление, оставалась самая малость — прийти и забрать часы. Так Митя и сделал. На следующий день, после школы, он бодро пришёл в милицию и вышел ни с чем. Часы к моменту визита представителей власти Осик уже продал, деньги пропил, но дело не закрыто — милиция собирает материалы, чтобы посадить его всерьёз и надолго. Так что на вопрос «который час?» Митя ответит ещё не скоро.

На репетицию мы все-таки опаздывали. Прижимаясь к нависающим витринным окнам «Алых парусов», мы продрались сквозь толпу судей и участников, ожидающих следующий забег, и свернули на Дерибасовскую.

Малолюдность Дерибасовской солнечным утром второго после праздника дня была предсказуема и приятно диссонировала с шумом публики за нашими спинами. Пустые троллейбусы по случаю эстафеты молчаливо стояли с открытыми дверями в ряд, прижавшись чёрными рифлёными колесами к бордюрам тротуара, в ожидании команды запустить свои урчащие агрегаты. Улица была практически пустой — те, кто не был задействован в эстафете, непременно уже разъехались по маёвкам на склоны, пляжи, дачи или просто за город. А остальные после вчерашнего праздника сидели по домам, всё равно магазины и базар были закрыты. Праздник как-никак. День второй.

Митя, подхватив обе гитары, с возрастающей скоростью быстро перебирал длинными ногами, задавая темп ходьбы, обеспечивающий нашу пунктуальность. Я и не пытался за ним угнаться, немного поотстал, а возле центрального овощного магазина запротестовал, требуя остановки и вишнёвого сока с мякотью.

Набравшись сил из стакана с мутной жидкостью тёмно-лиловой на цвет, сладко-кислой на вкус и бодряще-реабилитационной по ощущениям, я «включил четвёртую передачу», и через пять минут мы уже были возле музыкального училища. Ещё издали, только завернув за угол, мы заметили на угловом балкончике с видом на руины кирхи непринуждённо беседующих и спокойно покуривающих пианиста Пита Удиса и барабанщика Келу Мирошниченко, нисколечко не озабоченных нашим опозданием.

Аппаратура была уже расставлена, оставалась ерунда — подключить гитары и начать репетицию. Моя гитара легко выскользнула из матерчатого чехла, специально сшитого сестрой Леной, а Митина, цепляясь всеми выступающими частями, беспорядочно звеня струнами и стуча ручкой ревербератора по деке, с трудом рассталась со спортивной сумкой.

Митя привез свою гитару из Бобруйска — шедевр самодеятельного творчества белорусской глубинки. Когда я её впервые увидел, то испытал шок, но Митя был страшно горд своим приобретением. Корпус электрогитары обычно имеет два рога у основания грифа. Длинный сверху, к нему пристегивается широкий ремень (классно смотрится охотничий патронташ), и короткий снизу, образующий глубокий вырез, очень удобный для извлечения высоких нот на первых ладах грифа. У Митиной гитары рогов было восемь, даже не рогов, а замысловатых загогулин по периметру доски, делавших её похожей на ярко-красную кляксу с торчащей из неё палкой грифа. Панель из хромированной толстой стали, три больших ручки регулятора громкости и тембра, массивный хромированный струнодержатель с вибратором, заостренная головка грифа с такой же заостренной хромированной накладкой — всё вместе производило устрашающий эффект.

У некоторых эта гитара ассоциировалась с новым видом оружия будущего из фантастических рассказов, другим — наглядно иллюстрировала пример параноидального расстройства у провинциального Страдивари-Гварнери, а вот Митя ею очень гордился, убеждая, что именно на таких гитарах играют настоящий рок.

Моя бас-гитара, которой я гордился не меньше, чем Митя своей, серебристая с двумя симпатичными рогами и красным грифом, — самодельный симбиоз собственных ограниченных возможностей и безудержной фантазии. Когда-то по случаю, без дальних планов, купленная у Комара за три рубля обструганная гитарообразная доска с жёстко прикрученным узким грифом легла в основу будущего бас-шедевра. Главное, что на грифе были лады, и вскоре ежедневный кропотливый труд, задвинувший далеко на задний план все волнительные юношеские романы, день за днём приносил всё более ощутимые результаты. Я освоил шпатлевку по дереву, шлифовку разными номерами шкурки, окраску в несколько слоёв — гитара на глазах преображалась.

Использовалось известное ноу-хау в виде нержавеющего маленького стерилизатора шприцов, в который идеально входил ленинградский звукосниматель. Он смотрелся на гитаре очень стильно, кроме того, на него удобно опираться большим пальцем при игре, и звук извлекался более резкий, ро́ковый.