Милиция плачет

Сон не шёл, я лежал с закрытыми глазами на боковой полке. Разноголосый и разномастный храп со своими индивидуальными попыхиваниями, причмокиваниями и посвистываниями всепроникающе давил с раздражающей настойчивостью. Казалось, что сейчас утробные ночные звуки сольются в какое-то подобие хора, зазвучат стройно и слаженно, возникнет, подчиняясь дирижерской палочке, взаимопонимание и гармония, чтобы от одного её взмаха замереть на высокой ноте и замолчать навсегда. Но рулады виртуозных храпов раскатисто диссонировали, забираясь мохнатой мышью в зону серого вещества головного мозга поскрести коготочками по клеточкам нейронов центральной нервной системы, отвечающих за сенсорное восприятие окружающего мира.

Сон ушёл окончательно. Цепочка мыслей выстраивалась в закономерную последовательность протяженностью от Харькова до Одессы.

«В Харьков вернусь обязательно. Подпись в дневнике практики с датой, соответствующей её окончанию, — неотъемлемый атрибут преддипломной подготовки. Странные они люди в этом харьковском институте — я им не нужен, они мне тоже, поставьте подпись и печать. Что вам стоит? Отзыв и дату я как-нибудь сам соображу. Так нет, не положено…»

«Ещё одно важное дело осталось в Харькове. Навестить друга Митю в армии. Лозовая — то ли станция, то ли город в неправильном падеже, в ста пятидесяти километрах от Харькова. Можно за день смотаться туда и обратно, но, увы и ах, друга Мити в расположении части нет, и я жду письмо с подтверждением, что он уже на месте. Куплю-ка я для него в Одессе американских сигарет, пусть вспомнит гражданку, затянется дымом свободы, воздухом Отечества, уверен, уже надышался».

И как-то так, одно за другим, — дружинники, американские сигареты, друг Митя, воздух свободы, дым Отечества — и вспомнился неизгладимый в памяти праздничный день 2 мая 1971 года.

6.5.1. Эстафета, или Ложный финиш

Ходили упорные слухи, что нам отменят экзамены за девятый класс, четыре устных — алгебру, географию, историю и английский. Наконец, накануне первомайских праздников слухи подтвердились. Ура, спасибо холере.

Одесская холера августа семидесятого потянула за собой шлейф последствий. Приятных, таких, как у нас, с отменой экзаменов и неприятных, как, наверное, у всех остальных, оказавшихся в это время в Одессе, особенно у приезжих.

Слухи о холере и карантине города появились задолго до самой пандемии. Но кто верит слухам? Вот если бы об этом сказал «Голос Америки» или «БиБиСи», то уверовали, не моргнув глазом. Но апологеты империализма, убеждённо предсказывающие крах социалистической системы, о приближении холеры знали и коварно промолчали, чтобы советские трудящиеся лично убедились, что означает «найти приключение на одно место», не успели вовремя вернуться из отпуска на свои рабочие места и сорвали взятые обязательства строителя коммунизма на текущую пятилетку.

Те же, кто был на «Привозе», слышали своими ушами в торговых рядах «достоверные» сведения из «надежных» источников и не уехали, горько пожалели. В городе, как всегда неожиданно, объявили карантин. Теперь путь из Одессы пролегал через обсервацию — недельную изоляцию под наблюдением врачей с анализами и таблетками в режимных помещениях с охраной.

Первых счастливых «обсерванцев» селили на круизных лайнерах в порту; следующих там же, на речных теплоходах; потом в вагонах поездов без паровозов; затем в общежитиях и пустующих пионерских лагерях, а самых невезучих на стадионе «Спартак» под открытым небом, благо август, как обычно, был жарким.

Ходил тогда актуальный анекдот (рассказывается с кавказским акцентом): «Умирает грузин от холеры и говорит: «Доктор, когда я умру, запишите, что я умер от сифилиса. Хочу умереть настоящим мужчиной, а не засранцем».

Узнав об отмене экзаменов, мы согласились, что ради этого стоило поголовно глотать маленькие жёлтые таблетки тетрациклина, выстаивать очереди в ЖЭКах за марлевую ширмочку и, сняв покорно штаны для ректального забора, допустить медработников до святая святых за «материалом на вибрион». Отказаться до конца пляжного сезона от моря, прервать спортивные сборы и отдых на базах Каролино-Бугаза, кушать ошпаренные кипятком фрукты, пить отстоянную и два раза прокипяченную воду, мыть хлорным раствором руки и весь сентябрь проболтаться в ожидании начала учебного года.

Расслабленное, без экзаменов, окончание девятого класса обратило школьные проблемы в побочные, и на первый план вышли личные и сугубо личные.

Второй после Первого мая праздничный день был расписан буквально по часам. В десять ноль-ноль начиналась городская эстафета, наша школа бежала в первом забеге, и я специально записался на второй этап, чтобы поскорее освободиться. В одиннадцать ноль-ноль уже начиналась репетиция в музыкальном училище, а в шестнадцать ноль-ноль у нас намечено празднование Первомая дома у одноклассницы Оли Гольбер.