Милюков

Еще до нее, но в тот период, когда конфликт уже явно назревал, Милюков получил приглашение старого знакомого (он даже называл его другом) американца Чарлза Крейна совершить совместную поездку по Балканским странам. Милюков воспользовался промежутком между завершением работы Думы третьего созыва и первой сессией новой (он почти был убежден, что будет избран и на этот раз), чтобы напрямую оценить балканскую ситуацию. Поездом он добрался до Белграда, оттуда пароходом по Дунаю до румынского порта Турну-Мэгуреле, а третий отрезок пути, к Софии, проделал в конном экипаже через Дунайскую долину и затем по ущелью горной реки Искыр в Главном Балканском хребте.

Как раз тогда, когда Павел Николаевич встретился с Крейном в болгарской столице, началась Балканская война. В те же дни стало известно об избрании Милюкова в Четвертую Государственную думу, а значит, ему надо было возвращаться в Россию. Но, узнав о болгарском наступлении и победах в европейской части Турции, он решил совершить краткую поездку вслед за войсками, чтобы встретиться с офицерами и солдатами, своими глазами взглянуть на ход военных действий.

Судя по воспоминаниям, полностью осуществить это намерение Милюкову не удалось. Болгарские войска в это время осаждали Адрианополь, и Павел Николаевич смог доехать только до его дальнего пригорода — железнодорожной станции Мустафа-Паша на реке Марице. Решив сфотографировать местность на противоположном берегу, он достал фотоаппарат, но тут же был схвачен, отведен то ли в полицейский участок, толи, что вероятнее, к какому-то командиру. Подозрения в шпионаже усилились, когда из-за акцента в нем распознали иностранца. Внимательно прочитав фамилию в паспорте, болгарин воскликнул со смесью удивления и восторга: «Господин Милюков, друг Болгарии?» Через 30 лет этот эпизод комментировался так: «Меня почти пробрали слезы от умиления. Вот тут, на маленькой проезжей станции, меня знают как друга и мне верят без разговоров! Это было неожиданно — и трогательно. Это меня вознаградило за годы работы на пользу болгарского народа»^{451}

.

Перед самым отъездом Милюкова на родину его принял царь Фердинанд. Встреча состоялась в его ботаническом саду, где он собрал коллекцию экзотических растений, и носила неформальный характер — официальный прием российского оппозиционера стал бы демонстрацией фактического осуждения политики Российского государства, на что болгарский царь в то время никак не мог пойти. Сколько-нибудь существенного впечатления аудиенция на Милюкова не произвела. Сам разговор, не затронувший ни ход военных действий, ни сложные отношения между союзниками, продемонстрировал опытному российскому политику всю сложность местной ситуации.

Действительно, международная обстановка на Балканах и вокруг них становилась всё более напряженной. Германия и Австро-Венгрия не желали полного разгрома Турции, а сами балканские союзники с крайним подозрением относились друг к другу. Такие друзья в любой момент могли превратиться во врагов.

Находившемуся во время Балканской войны в Болгарии Л. Д. Троцкому, являвшемуся корреспондентом леволиберальной газеты «Киевская мысль», кто-то из видных болгарских политиков заявил: «Два корпуса из Одессы сюда на Черноморское побережье Турции под Константинополь — и Балканский полуостров будет очищен от турецкого владычества»^{452}

. Милюков также слышал о такого рода утопических планах от многих болгарских политиков-русофилов, веривших во всесилие «дедушки Ивана», и вынужден был разъяснять собеседникам, что Российская империя должна не только учитывать намерения союзников по Антанте, но и считаться с политикой стран противоположного блока, поскольку любые неосторожные действия могут привести к общеевропейской войне.

Поездка Милюкова в Болгарию не осталась незамеченной Троцким, внимательно следившим за всеми перипетиями ситуации. Он в очередной раз бросился в атаку на кадетского руководителя, поставив в печати неудобные вопросы, в частности о насилиях союзных сил над турками, которые замалчивала милюковская газета «Речь»: «Не похожи ли при этих обстоятельствах Ваши протесты против турецких жестокостей, которых я совсем не собираюсь отрицать, на отвратительное фарисейство, вытекающее, надо думать, не из отвлеченных начал культуры и гуманности, а из больших расчетов империалистической корысти?»^{453}

Милюков, отвечая Троцкому, брал Болгарию под защиту. Особенно острой была статья, в которой он, не вступая в прямую полемику, но явно имея в виду публикации Троцкого, утверждал, что болгарские офицеры прилагали все силы для соблюдения принятых норм ведения войны, хотя и отмечал факты «негуманного поведения» сербских и болгарских военных^{454}.

Возвратившись в Россию в связи с началом работы Четвертой Государственной думы, Милюков продолжал внимательно следить за событиями на Балканах и был готов при любом удобном случае вновь отправиться туда. Он воспользовался почти трехнедельными пасхальными каникулами Думы в апреле 1913 года, чтобы посетить Софию.