Милюков

Павел настолько увлекся итальянской поездкой, что даже опоздал к началу занятий, однако восстановление в университете прошло без проблем. Он поступил на выпускной, четвертый курс, но учился уже с новыми товарищами. Некоторые впоследствии приобрели широкую известность: Матвей Кузьмич Любавский сменил Ключевского на посту руководителя кафедры русской истории, Василий Васильевич Розанов стал видным философом. Своеобразной фигурой был Александр Иванович Гучков, ранее учившийся в Берлинском университете, — он имел репутацию человека скандального, азартного, увлекающегося чем-то необычным. Позже Милюков и Гучков столкнутся на политическом поле в качестве лидеров соответственно леволиберальной (кадетской) и праволиберальной (октябристской) партий.

Особенно сблизился Милюков с однокурсником Дмитрием Шаховским, происходившим из знатного княжеского рода, но уже в студенческие годы воспринявшим либеральные идеи. Они вместе участвовали в студенческих сходках, на которых произносились пламенные речи во имя защиты прав молодежи. Спустя десятилетия Шаховской писал: «Я хорошо помню спокойную и решительную фигуру Милюкова, который рисковал всем своим блестящим будущим во имя убеждения, что права, которым нечто угрожает, необходимо защищать. Эта дискуссия в группе студентов на высоком крыльце Анатомической аудитории во дворе старого университетского здания навсегда осталась в моей памяти»^{101}

.

(Когда Михаил Николаевич Покровский прославился как советский партийный и государственный деятель, руководитель советской исторической науки и стала широко известна его попытка «квазимарксистского» (по выражению Милюкова)^{102}

истолкования российской истории, Милюков вспомнил, что Покровский тоже был в числе его новых однокурсников, на которого в то время он не обращал внимания. Однако здесь Павлу Николаевичу изменила память — они не были соучениками. Покровский поступил в Московский университет только в 1887 году, по окончании учебы в 1891-м был оставлен в нем «для подготовки к профессорскому званию», причем одновременно на двух кафедрах — русской и зарубежной истории. Можно не сомневаться, что Милюков с Покровским встречались в университете, но уже в качестве коллег.

Пройдет время, и Милюков откликнется на смерть и развенчание Покровского по команде Сталина статьей 1937 года «Величие и падение Покровского (Эпизод из истории науки в СССР)»^{103}

. В ней он был значительно точнее, чем в воспоминаниях, в том, что касалось начала университетской деятельности Покровского, хотя в его оценке даже в те годы проявил нескрываемую враждебность (некоторые выражения, употребленные в статье, позже были дословно воспроизведены в воспоминаниях): «М. Н. Покровский — мой младший современник. Он девятью годами моложе меня — по рождению и по окончанию Московского университета (1891). Он, вероятно, слушал мои первые лекции; но ближе мы с ним встретились на семинарии проф. Виноградова по всеобщей истории, где участники работали серьезно и научались строго научному методу работы. Покровский, один из самых младших участников, обычно угрюмо молчал и всегда имел какой-то вид заранее обиженного и не оцененного по заслугам. Я думаю, здесь было заложено начало той мстительной вражды к товарищам-историкам, которую он потом проявил, очутившись у власти. У нас он считался «подающим надежды», но тогдашних работ его я не знаю».

Здесь у Милюкова явно взыграла та самая «история как политика, опрокинутая в прошлое», за которую он столь усердно осуждал Покровского. На самом деле Милюков хорошо знал, что Покровский работал над изучением творчества основоположников и интерпретаторов марксизма, но так и не защитил диссертацию по политическим причинам. Пройдет немного времени, и Покровский примкнет к группе так называемых легальных марксистов (они позже перейдут на либеральные позиции), а затем по инициативе самого Милюкова войдет в созданную им Комиссию по организации домашнего чтения и на краткое время станет сотрудником формировавшегося либерального Союза освобождения. Правда, вслед за этим Покровский от либерализма круто повернет налево — станет социал-демократом. Можно полагать, что недружественные слова Милюкова о Покровском прозвучали именно в связи с его переходом во враждебный лагерь.)