Милюков

Тем не менее название «Народная свобода» неожиданно осталось в истории: по первому печатному органу кадетов стали именовать партией народной свободы, а затем, начиная со II съезда, это словосочетание закрепилось в партийных документах в качестве второго наименования партии.

А. В. Тыркова-Вильямс трактует двойное название партии следующим образом: «Это была выдумка горожан, потерявших чутье к русскому слову или никогда его не имевших. Во всяком случае с таким громоздким нерусским названием «подойти к массам» было нелегко. Магия слова многое значит, не только в поэзии, но и в политике. Правда, название «партия народной свободы» всё-таки как-то самочинно сохранялось, иногда употреблялось, а длинное нерусское название скоро было в упрощенном порядке сокращено»^{345}.

Период конца 1905-го — начала 1906 года ознаменовался становлением в России партийно-политической системы, происходившим явочным порядком. Никакого законодательства о партиях не существовало. Формально все партии были нелегальными (они еще не прошли регистрацию, которую власти под разными предлогами затягивали), фактически же не просто существовали, но и приступили к изданию своей прессы, другой агитационной литературы, проведению съездов и собраний. Между ними развернулась конкуренция, предварявшая выборы в представительный центральный орган — по существу, российский парламент.

Одиннадцатого декабря 1905 года был обнародован указ о расширении избирательных прав граждан и созыве законодательной Думы^{346}. В феврале 1906 года был сформирован новый состав Государственного совета, преобразованного из совещательного органа в верхнюю палату парламента и уравнивавшегося с Думой в законодательных правах.

Выборы в Государственную думу первого созыва состоялись в феврале — марте 1906 года по четырем куриям (сословно-имущественным разрядам избирателей): землевладельческой, городской, крестьянской, рабочей; военнослужащие и женщины избирательных прав не получили. Левые партии (социал-демократы и социалисты-революционеры) выборы бойкотировали.

Для Милюкова это было большим разочарованием. Он не понимал, почему такие разумные люди, как бывшие легальные народники Николай Федорович Анненский и Венедикт Александрович Мякотин, отказываются воспользоваться хотя и ограниченной, но всё же реальной возможностью политической борьбы. Милюков внимательно следил за политической эволюцией Анненского и Мякотина: в 1905 году они участвовали в ряде собраний эсеров, но, сочтя их лозунги слишком радикальными, к ним не присоединились, а основали в 1906 году несколько более умеренную Трудовую народно-социалистическую партию, которая, однако, также не участвовала в выборах и критиковала кадетов за уступки царизму. Не сбылись надежды Милюкова на вхождение этих и некоторых других умеренных «народников», как он их по-старому называл, в его партию и образование в ней некоего «крестьянского сектора», дававшего возможность получить значительную поддержку сельского населения. Силы левых и центра дробились, что, естественно, их ослабляло.

Но это была лишь одна сторона предвыборной ситуации. Отказ наиболее левых партий участвовать в выборах в Думу превращал Конституционно-демократическую партию в единственную крупную оппозиционную силу, участвующую в легальной конкурентной борьбе.

Сама же кадетская партия являлась, по оценке ее лидера, в основном интеллигентской организацией. Но это было не вполне корректно, так как на местах к ней присоединились многие деятели земских учреждений, в основном их наемные служащие (врачи, агрономы и т. д.), довольно тесно связанные с социальными низами.

Правда, студенты обычно занимали более радикальные позиции. «Молодежи у нас почти не было, — вспоминала Тыркова-Вильямс. — Многие кадетские профессора пользовались исключительной популярностью, но студенты в профессорскую партию не шли. Только в немногих высших школах были студенческие кадетские группы. Студенту надо было иметь и мужество, чтобы в студенческой среде проповедовать кадетизм. Для молодежи мы были слишком умеренны». Тыркова с полным на то основанием утверждала, что ядро партии составляли дворяне, к которым примыкала разночинная городская интеллигенция: «Среди профессоров, адвокатов, врачей были люди всех классов, но многие из них тоже были дворяне. Классовые определения не имели значения. Никому не могло прийти в голову выставить свое дворянство на вид. Это просто было бы смешно. Кадеты были государственные идеалисты, верили, что Россию можно перестроить по безукоризненному образцу»^{347}.