Миллион в лохмотьях

Дверь с грохотом распахнулась, и в каминный зал ворвались спецназовцы в балаклавах с автоматами на изготовку. Одного из охранников Грибова втащили, заломив ему руки за спину. В соседней комнате с грохотом разлетелось окно, полетела на пол какая-то мебель. Распахнулась и эта дверь, и в зал втащили второго охранника. Гуров смотрел только на Грибова и ждал его решения.

– Ну, слава тебе… не знаю уж, кого благодарить! – послышался зычный голос Тарасова.

Мимо Гурова прошли двое и остановились возле хозяина дома. Шацкий протянул к нему свои руки с расстегнутыми наручниками и кивнул на них Грибову:

– Прошу!

– А обвинения? – вяло спросил Гриб глядя на наручники, но потом медленно вложил в них свои запястья.

– Ой, я тебя умоляю! – простонал Тарасов, прикладывая руку к плотно перевязанной голове. Затем повернулся к Гурову и спросил: – Как вы тут, Лев Иванович? Мы уж и так опасались опоздать, пока вы все зоны прошли, где телефон не ловит и навигация не работает.

– Нормально, – отозвался Гуров и со стоном поднялся на ноги. – Брюки мне надо новые, не могу же я в таком виде по городу шастать. А вообще, вот кого надо благодарить, – кивнул он в сторону охранников Гриба.

Те стояли с заведенными за спину руками в наручниках и смотрели на полицейских с неприязнью, как затравленные волки. Лев подошел к ним и совершенно искренне произнес:

– Спасибо, ребята, что вовремя подоспели, иначе бы сгорели мы там с машиной. Ловко работаете, чувствуется подготовочка. И за перевязку спасибо.

– Знали бы, кого перевязываем и спасаем… – проворчал один из парней.

– Да мне-то без разницы, с какой целью вы меня спасали. Главное, что спасли, – улыбнулся Лев. – Я вам в благодарность вот что хочу сказать, вы на допросах не особенно упирайтесь, ведь все очевидно, и все будет доказано. То, что вы убили вооруженных людей, спасая меня, конечно, вам зачтется, а то, что у вас оружие есть, это наказуемо. Все, что вскроется, большого срока вам, думаю, не даст. Хочу верить, что по приказу Грибова вы не совершали никаких серьезных преступлений.

Парней увели, за ними следом стали выводить и Грибова, но тут Гуров сделал им знак остановиться и предложил:

– Вы все-таки подумайте, Грибов. Мне нужна информация – вам нужна помощь. Если в чем-то виноваты, то, конечно, сядете, но от блатного беспредела я вас защитить смогу. Вы такой же гражданин нашей страны, как и другие. И брегет мы с вами должны найти и вернуть в музей. А от вас мне нужна информация. У меня там две девочки мертвые, понимаете…

– Хорошо, я подумаю, – ответил Грибов. – Базанов что-то в последнее время у меня начал из повиновения выходить. Я знаю, к кому он решил переметнуться. Потом поговорим. А вообще, он всегда был безбашенным. Если гарантируете, что меня в камере не грохнут, я вам отплачу.

– Я, конечно, не господь бог, но постараюсь спасти вас и от ваших же.

Леушин сидел в камере, понурившись, и вздрагивал от каждого громкого звука в коридоре. Две судимости, пусть и не по очень страшным статьям, конечно, веса в блатном мире Ухе добавляли. И можно сказать, что он на своем веку повидал много чего. Но пережить попытку собственного убийства – такое забыть не просто. Ведь еще миг, и все, одна пуля в сердце или в голову, и конец! Почему все обошлось, он не понимал. Хотя понимал, конечно, ведь его в последний момент с ног свалил опер из уголовки. Но благодарить его за это было как-то стремно. А вдруг они все это подстроили, сами менты же и разыграли спектакль? Нет, какой там спектакль, когда кирпичная крошка летела Ухе на голову, когда он лежал на асфальте! Да и Бизона он узнал. Когда его увозили, машина остановилась, и начальник уголовки пошел смотреть. Они его перевернули, а ему в голову пуля попала. Там кровищи было на асфальте! Да и лица оперов Леушин видел. Чего-чего, а так сыграть не всякий может. Расстроены они были, неприятность, что живым не взяли. Да и мало кто улыбаться станет, когда только из перестрелки вышел. Бизон ведь в них по-серьезному палил…

Снова за дверью послышались шаги, и Леушин втянул голову в плечи. Он вообще теперь ждал всего, чего угодно. А вот как откроется дверь и войдет человек с пистолетом? И прямо в лоб!

Когда Леушина привели в кабинет начальника уголовного розыска, он даже почувствовал какое-то облегчение. Пусть что угодно, обвинения, допросы, пусть сразу на этап отсюда, но только не сидеть в одиночестве и не ждать неизвестно чего. Так же помереть можно от тоски и страха.

Гуров сидел в кресле у окна и морщился от боли в обожженных ногах. Точнее, больше всего беспокойства доставляла правая голень. Час назад ему в травмпункте сделали профессиональную обработку, так что воспаления можно было не опасаться, но терпеть, пока все это заживет, придется долго. И лежать в постели нельзя. Некогда.