Миллион в воздухе

– Разве вы ее не узнаете, Филип? – спросил он. – Это же новая наследница мадам Клариссы.

Мистер Картрайт разинул рот и вытаращил глаза.

– Не может быть! – ахнул он.

И перед его внутренним взором предстала мисс Уинтерберри, которую он совсем недавно видел в Монако со священником; они выходили из казино, и в тот момент капитан готов был поклясться, что новая наследница, конечно, леди всевозможных достоинств, но без изюминки, серая и скромная, как мышка. Неожиданное преображение мышки в очаровательную молодую женщину весьма озадачило капитана, и он ломал голову, что могло быть тому причиной.

– Я не очень-то разбираюсь в дамских штучках, – добил его Барнаби, – но, по-моему, платье, которое на ней, должно стоить не меньше полутора тысяч франков… а то и двух.

И он торжествующе поглядел на своего раздосадованного друга, который сразу же сообразил, куда дует ветер.

– Думаете, мадам Кларисса сменила курс и решила признать ее наследницей? – спросил капитан.

– Конечно, а иначе откуда у нее такие деньги? – отозвался бессердечный полковник. – Полагаю, что упорная осада старушки сделала свое дело, и та выкинула белый флаг.

– Гм, – сказал капитан, вновь обретая хладнокровие, – но ведь это еще неизвестно! В конце концов, юная леди могла привезти платье с собой.

– Готовьте лучше 30 фунтов, Филип, – добродушно посоветовал Барнаби и закрылся газетой.

Тем временем Мэй, чувствуя себя совершенно непривычно оттого, что все взоры были направлены только на нее, прошла к столу в углу зала. Джентльмены наслаждались, модницы пытались найти в Мэй хоть какой-нибудь изъян, раз уж его нельзя было найти в ее наряде, и тихо бесились, ибо придраться оказалось решительно не к чему. Лакей отодвинул кресло, и Мэй села. Тотчас же возле нее материализовался метрдотель.

– Что угодно мадемуазель?

Мэй попросила принести ей чаю, потому что она послала записку госпоже графине, которая живет в отеле, и та должна спуститься с минуты на минуту.

– Будет исполнено, – сказал метрдотель и с поклоном испарился. А Мэй, оставшись одна, украдкой покосилась на свою сумочку и даже погладила ее, как живое существо. Почему-то больше всего в туалете, который ей предложила Амалия, Мэй понравилась именно сумочка. Это была любовь с первого взгляда: Мэй посмотрела на сумочку, сумочка – на Мэй, и обе поняли, что созданы друг для друга.

Однако все время любоваться сумочкой невозможно, и Мэй, немного осмелев, стала глядеть по сторонам. Вот мальчик болтает ножками, сидя на стуле рядом с бонной; два степенных джентльмена читают английские газеты; увядшая дама в бриллиантах – и мехах, несмотря на теплую погоду, – о чем-то разговаривает с красивым молодым человеком, который слушает ее со скучающей гримасой, глядя в сторону. Будь Мэй понаблюдательнее, она бы наверняка заметила обручальные кольца на руках у обоих и сделала бы соответствующие выводы. Но она лишь скользнула взглядом по разновозрастной паре и тепло улыбнулась мальчику, который чем-то напоминал ее младшего брата. Тот поглядел на нее исподлобья, как смотрят только маленькие дети и неприрученные зверьки, и уткнулся носом в тарелку. Остальная публика не представляла ничего интересного: дама в огромной шляпе о чем-то оживленно беседует с дамой просто в шляпе, в другом углу компания из четырех дам о чем-то шушукается, поглядывая на Мэй, недовольный господин с бакенбардами по старинной моде выговаривает официанту… Она скользнула взором по лепному потолку и тут только увидела большое зеркало в простенке между окнами. В зеркале этом отражалась особа немыслимого совершенства, сидевшая за столиком в некотором отдалении от остальных посетителей. Каждая складочка ее платья могла заткнуть за пояс дюжину произведений искусства, а кружевные манжеты шелковых рукавов были поэтичней любого сонета. Мэй в восторге и благоговении смотрела на нее – но вот она шевельнулась на стуле и увидела, что отражение шевельнулось тоже. «Это же я! – в смятении подумала Мэй. – Это я!» Она отвела глаза, но, не удержавшись от соблазна, посмотрела снова. Сомнений не оставалось – это она, и Мэй тихо растворилась в нирване абсолютного, ничем не замутненного блаженства.

– Мадемуазель?

Суховатый женский голос вернул ее к действительности. Мэй подняла глаза и увидела графиню де Мирамон; только на сей раз та была в простом дневном закрытом платье, а не в том роскошном туалете, в котором Мэй видела ее в поезде.

Мэй поспешно поздоровалась с графиней и сказала, что пришла сюда, потому что ей не с кем посоветоваться, а она так смущена, так ужасно смущена! В ее глазах все еще трепетала радость – от того, что она юна, что есть на свете такие мастерицы, как сестры Калло и Мадлен Жербер, что платье восхитительно и жить так ослепительно хорошо!

Матильда сухо улыбнулась, однако села за стол. Метрдотель лично принес Мэй ее драгоценный чай и спросил, что угодно госпоже графине.

– Кофе, пожалуй, – после небольшого колебания ответила та. – И пирожные. Да, и принесите две чашки кофе, потому что мой муж сейчас тоже подойдет.