Мильтон в Америке

Юноша отвязал бечевку, помог хозяину подняться с кресла и, шагнув в узенькую дверь, повел его по проходу вглубь корабля. Здесь ударял в нос застарелый дух зерна и камфары, апельсиновой корки и перца, жучка и пороха, овсянки, пива и сыра; все запахи смешивались, но каждый чувствовался по отдельности. После морской свежести и чистых дуновений Новой Англии слепец с поводырем словно бы очутились в застоявшемся воздухе лондонского прошлого. Встречные пассажиры, спешившие на палубу, почтительно застывали на месте, пропуская Джона Мильтона. Склонившись перед ним, пока он направлялся к себе в каюту, они затем опрометью бросались взглянуть на видневшийся берег. «Воистину это Божья страна, - воскликнул кто-то. - Эдем в пустыне». Мильтон остановился и усмехнулся, заслышав второй голос: «Столь гордый народ пустит здесь корни, что само древо достигнет небес. Мы станем кедрами земли обетованной!»

- Пошли им, Господи, - прошептал Мильтон, - поменьше метафор в речи и побольше здравомыслия.

Ветер усилился, и с палубы донесся возглас: «Мистер Мильтон, скоро покажется наша гавань! Свобода и величие, сэр!» Слепец что-то пробормотал, и Гусперо расхохотался. С палубы переспросили: «Что вы сказали, сэр?»

- Прокомментировал цитату из Писания, мистер Джексон: о том, что доброхотно говорящего любит Бог.

Гусперо вновь взял хозяина под руку и повел его по коридору дальше. Мильтон настолько освоился с этим коротким маршрутом, что, проходя под двумя большими балками, инстинктивно нагнул голову. Его каюта помещалась рядом с каютой, которую занимал капитан корабля (носившего имя «Габриэль») Дэниел Фаррел; как самому почетному пассажиру Мильтону предоставили наиболее просторное помещение. Плавание длилось уже восемь недель, однако «жилище» Мильтона, который настаивал на этом названии, содержалось в чистоте и таком безупречном порядке, словно они покинули Англию не далее как позавчера.

- Открой сундук, - обратился он к юноше, едва они вошли в каюту. - Страшно хочется имбиря.

- Здесь только варенье из розовых лепестков, сэр. Очень полезно для кишечника. Не хотите? Не принимает желудок? Ага, вот тут есть немного корицы и сахар: замечательная добавка к хорошему вину. Имбиря не видать, сэр.

- Я вчера еще сосал корешок. Передай мне кожаную сумку. - В ней оказались только сушеные травы и лимонный сок, бесполезные при морской болезни. - Придется ограничиться корицей, Гус. - Мильтон вздохнул и откинулся на парусиновом ложе, набитом соломой. - Итак, это и есть тот самый край? Та самая почва, тот самый климат?

- Надеюсь, что так, сэр. Иначе мы проделали бы долгий путь в графство Пустошир в королевстве Ничегония.

- Никакого королевства, червяк, а новая земля. Королевские причуды здесь нам больше не указ.

- Рад это слышать. Сроду не терпел учительской указки.

Раздался громкий стук в дверь, и послышался голос капитана Фаррела.

- Доброе утро, сэр! Можно войти?

- Это управитель бренди и ячменного сахара, Гус. Будь добр, отвори дверь.

Мильтон подождал, пока капитан приблизится.

- Какие новости?

- Мы на якоре у мыса Энн. Если не заштилеем, то до Бостонской гавани всего несколько часов.

- Значит, под покровом ночи мы миновали Виниковет и устье Мерримака?

- Думаю, что так.

- А в какой именно точке мы сейчас находимся? - Джон Мильтон, словно и не был слеп, так ясно представлял себе всю карту местности, что мыслью осязал окружающее во всей полноте - любую бухту или изгиб прибрежной полосы. Новая Англия лежала перед ним подобно спящему, который вот-вот проснется.

Капитан уже был осведомлен об этой редкой способности.

- Сорок четыре градуса и тридцать минут северной широты, сэр.

- Итак, половина нашего Нового Альбиона позади. Но с юго-запада поднимается ветер, не так ли?

- Точно так.

- Значит, для дальнейшего продвижения мы должны придерживаться вест-норд-веста?

- Прекрасно! - От неподдельного удовольствия Гусперо хлопнул себя по коленям: проницательность Мильтона порой заставляла его верить в то, что хозяин не утратил зрения.

- Я отдал именно эту команду. В вас сильна струнка морехода, мистер Мильтон.

Когда капитан удалился на свой мостик, Мильтон принялся свирепо тереть себе глаза.

- Морехода, - пробормотал он. - Горе хода. В хоре года.

- Что, сэр?

- Я пробовал на слух колокола нашего языка. Если не ошибаюсь, с этой суши еще донесется мелодичный перезвон. Куда гармоничней наших надрывных нестройных песнопений. Но здесь, на дальней окраине, куда мы забрались, будет ли это по-прежнему наш родной язык?

- Я пока что понимаю вас, сэр, если только вы не говорите загадками и обходитесь без рифм.

- Только представь себе чудовищную водную стихию, которую мы пересекли. Девять сотен лиг.

- Темную, бездонную пучину.

- Волны с черным насупленным челом. Они высоко вздымались и широко разевали пасть, желая нас поглотить.

- Должно быть, мы слишком горькие на вкус. Нас в два счета извергли обратно.

- У разума, Гусперо, тоже есть свои океаны. Там свои течения и свои бездны. Ты частенько сообщал мне, что море спокойно и невозмутимо, но мой внутренний взор досягает до высочайших высот и до глубочайших глубин…