Милые детки

Медсестра наблюдает, важно не сплоховать. Ситуация не самая выигрышная, особенно после того, что случилось. Чтобы выбраться отсюда, пока еще не слишком поздно, нужен план.

Самое главное – не терять над собой контроля, нельзя допустить новых ошибок. Где-то там Морган и Райли ждут, когда она их спасет, и никто, кроме нее, не понимает, что на самом деле произошло. Существам в телах ее малышей удалось одурачить всех остальных. Это, в общем, и неудивительно – она и сама бы не поверила, что так бывает, если бы это не происходило с ней прямо сейчас. Но почему это случилось именно с ней? Может, она это все заслужила, потому что была плохой матерью? А может, потому, что не полюбила малышей сразу, в ту же секунду, как они появились на свет, – как все нормальные матери?

Это правда, сразу не полюбила, зато полюбила позже. Любовь просочилась в нее капля за каплей. Медленно. Точно она пила ее маленькими глоточками. Любовь одурманивала. Накапливалась. Разрасталась как снежный ком. Потихоньку – медленно, но неудержимо, пока она не опьянела от любви, пока эта любовь не заменила ей все. Она любила своих детей, в этом было ее предназначение. Этому посвящена была каждая ее мысль, каждое действие, каждое ощущение. Все ее планы и мечты были о них, с ними, для них, из-за них – из-за этой любви, которая не обрушилась на нее сразу, а подкрадывалась медленно, непреклонно, неумолимо. Именно поэтому ее так потрясло исчезновение этой любви – мгновенное, как по щелчку. Она смотрела на этих существ в коляске и не чувствовала любви – только не к ним. Любовь спряталась, угнездилась где-то внутри – мучительной тоской, зияющей пустотой. Она устремлялась к настоящим малышам, где бы они ни были сейчас, где бы ни прятала их эта чудовищная женщина. Под водой? Не важно. Лорен их найдет. Потому что она мать, и это ее долг.

Не переставая наблюдать за тем, как Лорен изучает содержимое подноса, Полин вытащила из кармана блокнот с ручкой и пристроила их на коленке. «Если я не стану это есть, – подумала Лорен, – что она там напишет?» Надо положить конец этим предательским заметкам. Все доказательства должны быть в ее пользу. Лорен откашлялась и потянулась за приборами. Она подняла ко рту вилку с комком бежево-коричневой массы, задержала дыхание, проглотила. Полин с улыбкой кивнула и сделала короткую заметку. Но что она написала? «Лорен хорошо поела? Лорен сделала вид, что ей нравится еда? Лорен не сразу решилась приступить к еде? Лорен съела ужин, хотя явно не хотела?»

Пахла еда отвратительно. Она глотнула теплой воды из пластикового стакана, но вкус этой склизкой дряни так и остался на языке. «Будь это стекло, – подумала она, ставя хлипкий стаканчик обратно на поднос, – я бы всерьез задумалась, а не использовать ли его в качестве орудия побега». Она бросила взгляд на Полин, которая пялилась на нее, даже не пытаясь этого скрыть. Им так положено, что ли? Это же просто не по-человечески. Под таким пристальным наблюдением у кого угодно крыша поедет, они что, сами не понимают? Ее разглядывали так тщательно, что Лорен задумалась, не написано ли чего лишнего у нее на лице, и постаралась придать ему непроницаемое выражение, но вдруг поняла, что ужасно устала и на все это совершенно нет сил. Она отвернулась к окну. Снаружи, на высохшем, стоптанном до земли газоне барахтались в пыли воробьи.

– Ты чего, зайка, не хочешь есть? – спросила Полин. Казалось, она что-то подозревает. Позволяется ли здесь не хотеть есть?

– Нет, не очень, если честно, – ответила Лорен, чувствуя, что слова звучат как-то неестественно. Как будто она врет, хотя это чистая правда – в животе такая тяжесть, точно камень проглотила. Она заставила себя положить в рот еще один склизкий комок. Проглотила. Улыбнулась. – Но все очень вкусно. – Эта ложь, на удивление, прозвучала убедительнее правды. Только бы не блевануть, только бы не блевануть. Она глотнула еще воды, но липкая дрянь пристала к зубам, покрыла их ворсистым крахмальным налетом.

– Может, хоть сладкое? – спросила Полин. – Сегодня пудинг с заварным кремом, хочешь?

В такую жару? Кто вообще ест заварной крем летом?

– Я не очень люблю сладкое, – сказала Лорен.

То, как Полин пялилась в тарелку с оранжево-желтым десертом, напомнило ей виденный когда-то фильм, в котором женщина-зомби на званом ужине сожрала собственное ухо. А Полин все смотрела и смотрела, даже губы облизнула.

– Может, вы хотите? – спросила Лорен. – Угощайтесь.

Уговаривать ее не пришлось. С готовностью взяв в руки тарелку и пластиковую ложку, она отрезала огромный кусок пудинга и закинула его в рот, перемазав губы кремом. Только бы не блевануть, только бы не блевануть.

– Вкуснятина, – сообщила она с набитым ртом. Лорен отвернулась. Воробьи улетели.

Расправившись с пудингом всего за четыре или пять заходов, Полин вернула пустую тарелку на поднос. Лорен уставилась на желтую мазню, на облизанную, блестящую от слюны ложку.

– Вот и заморили червячка. – Сестра похлопала себя по животу.