Милые кости

Бабушки-дедушки, дяди-тети, у кого-то – мать или отец, реже – брат или сестра: от детской инфекции, от сердца, от лейкемии, от болезни с таким названием, что язык сломаешь. Но чтобы от руки убийцы – такого еще не было. Если не считать меня.

Линдси и Сэмюел Хеклер, обнявшись, лежали на земле под прикрытием старой, прохудившейся шлюпки, которую давно не спускали на воду.

– Ты же знаешь, я в полном порядке, – сказала она, и глаза ее были сухими. – Думаю, Арти пытался меня поддержать.

– Не надо больше ничего говорить, Линдси, – сказал он. – Давай просто переждем, пока волна не схлынет.

Лежа спиной на земле, Сэмюел привлек к себе мою сестру, чтобы защитить ее от неожиданного летнего дождя. Своим дыханием они согревали тесное пространство под шлюпкой. Сэмюел ничего не мог с собой поделать: бугор на его джинсах становился все тверже и тверже.

Линдси положила руку сверху.

– Прости меня… – начал он.

– Я готова, – произнесла моя сестра.

В четырнадцать лет она уносилась туда, где мне побывать не довелось. Стены моего сокровенного опыта были залиты ужасом и кровью; стены ее опыта были прорезаны светлыми окошками.

«Как совершить идеальное убийство» – на небесах эта игра не отличалась новизной. Я всегда выбирала сосульку: такое орудие преступления тает без следа.

Глава одиннадцатая

Отец проснулся в четыре часа утра; все было тихо. Мама лежала рядом, слегка посапывая. Бакли, единственный ребенок, оставшийся в доме после отъезда моей сестры на слет, беспробудно спал, натянув одеяло до самого подбородка. Отец всегда изумлялся, какой же он соня – в точности как я. Пока я была жива, мы с Линдси потешались, как могли: хлопали в ладоши, бросали на пол книги, даже стучали крышкой горшка – Бакли не шевелился.

Перед выходом из дому отец все же заглянул к нему в комнату – лишний раз проведать, ощутить на ладони теплое дыхание. После этого он надел кроссовки и легкий спортивный костюм. Наконец взялся за ошейник Холидея.

На утренней прохладе изо рта вырывались едва заметные облачка. Как будто зима еще не кончилась. Как будто времена года раздумали совершать круговорот.

Под видом прогулки с собакой можно было пройти мимо дома мистера Гарви. Отец чуть замедлил шаги – этого никто бы не заметил, кроме меня, ну и кроме мистера Гарви, случись тому проснуться. Мой отец не сомневался: долгий и внимательный взгляд найдет ответы и в оконных переплетах, и в зеленой вагонке, и на подъездной аллее, по бокам которой торчали два больших валуна, выкрашенных белилами.

Лето тысяча девятьсот семьдесят четвертого подходило к концу, но в моем деле не было никаких сдвигов. Тело не найдено. Убийца не пойман. Ровно ноль.

Моему отцу вспоминались слова Руаны Сингх: «Утвердившись в своей правоте, я бы нашла тайный способ его убить». Он не стал рассказывать об этом Абигайль, чтобы та с перепугу не проговорилась, в особенности Лену.

С того самого дня, когда он побывал у Руаны Сингх и, вернувшись домой, застал у нас Лена Фэнермена, его не оставляло ощущение, что моя мама возлагает слишком большие надежды на следственную бригаду. Стоило моему отцу заикнуться о версиях полиции – точнее, об отсутствии таковых, – мама тут же затыкала ему рот. «Лен говорит, это пустое». Или: «Я считаю, что расследованием должны заниматься специалисты».

Почему, спрашивал себя мой отец, люди слепо доверяют копам? Почему не довериться своей интуиции? Он знал, что это дело рук мистера Гарви. Но Руана подчеркнула: «утвердившись в своей правоте». Знание, глубинное знание, которое носил в себе мой отец, никак не могло, с точки зрения буквы закона, служить надежным доказательством.

Я выросла в том же доме, где родилась. Как и дом мистера Гарви, он представлял собой простую коробку, поэтому меня переполняла жгучая, бессмысленная зависть, когда я ходила в гости. Я спала и видела лоджии, круглые своды, балконы, мансарды со скошенными потолками. Мне представлялись раскидистые деревья в саду – выше и крепче хозяев, маленькие комнатки под лестницами, густые живые изгороди с пустотами от сухих веток, где можно спрятаться. На небесах в моем распоряжении оказались веранды и винтовые лестницы, подоконники с коваными железными оградками и даже колокольня, отбивавшая часы.