Милый Эп [Книжное изд.]

Я вдруг поймал себя на том, что медлю и не свою куртку ищу, а чужие перебираю, да и с тетей Полей разговорился, чтобы помедлить. Во мне еще кипело нутро и мысленно я еще закатывал форуму такие монологи, какие Садовкина не посмела бы записать, но тылы сознания уже натягивали вожжи — тпру, мол, погоди-ка. Может быть, вдогонку мне пошлют кого-нибудь, чтобы вернуть меня? Ведь я, действительно, ничего страшного не сделал! Я лишь проучил Печкина, потому что не вечно же тупоумным и бесчувственным ходить с по-хозяйски гордо задранной головой! По-моему, Анна Михайловна с Ниной Юрьевной и сами бы непрочь хватить Печкина по мозгам такой же дубинкой, но им дубиной нельзя, они педагоги, им веером можно, от которого Печкин только зевнет, а вот пусть-ка он теперь прочухается!.. И Забор одобрит меня, он жаждал встряски, наверное, не такой, но уж какая получилась. Замысли я что-то заранее, я бы все рассчитал, как по формулам, но вышло — тяп-ляп… Да и класс должен понять — вон он как напрягся, когда родители взревели, — словно двадцать восемь пружин!..

Послов не было. Я бы все равно, конечно, не вернулся, хотя мне и хотелось, но послы как-то бы взбодрили меня. Накинув куртку, я выскользнул в вестибюль, глянул на лестницу и прислушался, не сбегает ли кто. Но было тихо, только тетя Поля звякала чайником в своем закутке. Что ж!.. Я запахнулся плотнее и — на улицу. Почему-то решив, что за порогом так же метельно и холодно, как и в тот мой уход, я даже растерялся, когда окунулся в свежесть, теплынь и солнце.

У подъезда стоял отцовский уазик. Дядя Гриша, щерясь, яростно протирал тряпкой руки, только что откопавшись, видно, в моторе. Увидев меня, он крикнул:

— Здорово, Аскольд! Как оно?

— Вы куда сейчас?

— В гараж, если доеду. Расчихался. Дважды глох, поэтому опоздали. Пора на ремонтик. А что?

— Домой, если попутно.

— Говорильня кончилась?

— Нет, но я уже.

— Ну, садись!

Первый раз я убредал из школы на своих двоих, сейчас вот уезжаю, а если случится и третий кризис, то, наверно, улечу — куплю фанеры, построю аэроплан и улечу!

Кивнув направо, дядя Гриша спросил:

— Крюк давать будем?

— Зачем?

— А за той-то Красной Шапочкой!

— А-а, нет. Красную Шапочку волк съел.

Напомнил, услужливый дядя Гриша! И хотя форум заглушил мою сердечную боль, она все-таки живо отозвалась. Я вспомнил, как мы похитили Валю, как она сидела вот тут, на моем месте, опытно наклоняясь на поворотах — поднаторела с Толик-Явой, и стал хмуро следить за мотоциклами — сейчас у этих голубков самое прогулочно-розовое время….

У железнодорожных касс я выскочил и поспешил домой, надеясь, что если гонцов за мной не отправили, то хоть позвонят. Пусть дают нагоняй, пусть делают клизму, но скажут, что я там нужен. Мне ведь нужно быть кому-то нужным!.. В квартире было прибрано и пустынно. Раздевшись, я перещелкнул тумблер на «in», прошел к себе, и, повалившись в кресло, нащупал в подлокотнике холодные кнопки, но пускать магнитофон не стал. Сейчас бы тихо-тихо какого-нибудь Моцарта! И тотчас услышал, что у Ведьмановых играет пианино, именно так — тихо-тихо и заунывно. Наши с Нэлкой настроения оказались, видно, параллельными… Мне вдруг захотелось чаю, горячею, крепкого и густо с сахаром. Я обрадовался, что еще могу чего-то остро желать, сбегал на кухню, включил печку и вернулся с ощущением, что надо пошевелиться и что-то поделать. Я глянул на Мёбиуса и впервые уловил в нем уродское сочетание улыбки с однорукостью. Ему плакать надо, а он, бедняга, улыбается — мужественный робот, как роботам и положено. Ладно, Мёб, прицеплю я тебе вторую руку, пусть она хоть так висит, для красоты.

И тут на подоконнике я увидел гусиный строй сосновых шишек. Вчера в жажде истребления я забыл про них, а то бы уничтожил, а сейчас вздрогнул от радости, осторожно, словно едва оперившегося птенчика, взял одну и посадил в проволочно-кудрявую шевелюру Мёба, а потом огляделся — не осталось ли где и шпаргалок. Но шпаргалок не осталось.

Брякнул телефон. Ага, вот оно, начинается! Нажав роботу нос, я ответил:

— Да.

— Эп? — Как молния сверкнул этот голос, и я онемел. — Эп!.. Алло! ты слышишь меня? — Я медленно опустил трубку, но быстро сорвал ее, когда телефон зазвонил опять. — Алло! Эп!.. Ты почему молчишь? — Как мне хотелось слушать и слушать ее, но я снова, почти через силу, положил трубку и снова поднял. — Эп! Ты же там! Я слышу твое дыхание!.. Что случилось? — все с большим волнением спрашивала Валя. — Почему ты молчишь?

Я, наконец, выдавил:

— Мне нечего сказать.

Валя звонила еще дважды, Мёб добросовестно отвечал, что это квартира Эповых, а я стоял рядом, снова подавленный, парализованный и убитый. Не помню, как я оказался в кресле и сколько времени так просидел, но двери вдруг распахнулись, и появилась Валя. Стрельнув взглядом в кухню и гостиную, она вошла ко мне, прикрыла за собой дверь, прижалась к ней спиной, как тогда у них, при первой встрече, и прошептала, широко открыв полные тревоги глаза:

— Эп, что случилось?

— Ничего, — ответил я, охваченный какой-то мертвящей радостью, — Я вчера был у вашего дома.

— Когда?

— Вечером?