Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла

— Вы ловко рассуждаете о великих, потому что сами вы ничтожны, — сказал граф. — Вы клевещете на существующий порядок. Бог свидетель, я не фарисей, но и не вымогатель. Я владею тем, чем владею, и хотел бы владеть им и дальше. Но я служу самому себе, и никому больше. Что вы за жалкие создания, если служите и в то же время предаете своего господина? Двадцать золотых дукатов, и вы переходите на сторону врага! Почему нас, великих людей, всегда окружают такие жалкие существа?

— Потому что вы в них нуждаетесь, — ответил Вийон улыбаясь. — Коршуны всегда сидят на падали.

— Ваш Людовик нуждается в вас, потому что вы рождены быть дипломатом. Потому что умеете читать и писать.

— Пожалуй, это, правда, может его заинтересовать.

Граф раздраженно отвернулся, проковылял по залу, посмотрел презрительно на монаха, который все так же спокойно водил пером по пергаменту.

— Заниматься писаниной! — воскликнул он. — Это занятие пристало тем, кто носит юбки или монашьи рясы!

— И все-таки в этом власть, — ответил Вийон, неожиданно став серьезным. — Вы правы. Вы всегда окружены людьми, в которых нуждаетесь, потому что вы хотите брать и всегда должен быть рядом тот, кто дает. Ничто, однако, не опасно так, как зависимость от тех, в ком нуждаешься. Нам, маленьким людям, ничего не надо от вас. Мы недостаточно благородны, чтобы принимать сторону какой-нибудь из враждующих держав. Вы набираете войска и воюете, расплачиваясь нашей кровью. Вы сжигаете наши дома, опустошаете наши нивы, а когда хотите быть особенно милосердными, то говорите, что все это делается для нас. Для Бретани, для Франции, для христианства, для народа — одни только «для», а из них складывается одно большое «против». Вы благородны, как орлы и львы — эти звери с ваших гербов, звери, которые стали владыками в своих царствах, потому что именно они лучше всех способны на разбой. Но лев разрывает свою добычу один, и орел сам вонзает когти в зайца. Только вы, люди, подобные зверям, ищете себе помощников среди ваших же жертв. И только мы, люди, настолько глупы, чтобы быть вашими пособниками. — Он остановился, замолчал на мгновение и посмотрел на графа, который снова медленно шел прямо на него. — Но мы бываем ими не всегда и, может быть, когда-нибудь вообще перестанем валять дурака.

Граф упал в кресло и укрыл ноги кошачьими шкурками.

— Вы говорите как по писаному. Как будто читаете книгу, которую я приказал бы сжечь.

— Хорошие книги всегда жгли.

— Чего вы хотите?

— Я мог бы выучить вас писать.

Одну секунду граф оставался неподвижным, потом громко рассмеялся, кликнул охрану и велел увести поэта. И Вийон опять оказался в заточении, грыз заплесневелый хлеб, мечтал об индейке и вине и в конце концов, измученный, заснул. На следующее утро, когда его не слишком нежно встряхнули за плечи, он узнал, что может приступить к своим обязанностям учителя графа. Когда он поднимался по лестнице, светило солнце, и он попытался поймать рукой пылинку, плясавшую в золотом луче. Жизнь улыбалась так ласково, как улыбаются всепрощающе старые люди. И Вийон поблагодарил про себя короля Людовика, который снова, на сей раз не подозревая, спас бесприютного вагабунда.

Несколько недель он учил графа читать и писать и кое-чему из латыни. В свободные часы он стоял у окна и смотрел на раскинувшуюся перед ним землю. Однажды он увидел графиню. Он вспомнил о кошачьих шкурках и угрожающем полнокровии. И заговорил с ней, сумев найти слова, в которых было дыхание жизни. Мэтр Вийон хорошо разбирался в жизни и в том, как осуществлять божью волю на грешной земле. И не только разбирался, он знал нужные слова. И как все люди, женщины платили за эти слова. Свою особую плату.

Граф же платил едой, и Вийон очень хвалил кухню благородного господина. Вина тоже ему нравились. А когда, много времени спустя, король Людовик отвел свое войско в Пикардию, чтобы грозить оттуда старому герцогу Бургундскому, граф Арраньоль отпустил своего учителя невредимым и пополневшим. Так судьбы маленьких людей зависят от незримых передвижений войск.

И мэтр Вийон снова стоял на большой проезжей дороге и смотрел назад, на замок, поднимавший за прудом свои могучие стены. На зубцах поблескивали шлемы, а где-то в окне мелькнула вуаль. «Как много случается с нами в жизни, — сказал Вийон, начав свой путь на Восток. — Потомки же будут знать только, что король отвел свое войско. О нас они не будут знать ничего, и все-таки жизнь — это мы, а не бессмысленные, всегда одинаковые столкновения так называемых великих держав. Истина в том, чтобы уметь понимать и видеть, чтобы у тебя было немного еды и вина, а в тебе немного хитрости и мудрой скромности». Он сорвал с дерева цветущую веточку и зажал ее в зубах. «А порой кусочек вуали вместо кошачьей шкурки».

Он улыбнулся солнцу. Крестьянин, шагавший рядом с упряжкой к полю, снял перед ним шапку. Вийон поприветствовал его с достоинством.

А через положенный срок графиня произвела на свет мальчика.

Петер Хандке. Приветственное слово наблюдательному совету [41]