Мимолетное виденье

— Да, я пойду с вами! — сказала моя красавица, вставая с мальчишеской легкостью.

— Как вас все-таки зовут? Я, наверно, не так расслышал, — спросил я, когда мы вышли и зашагали по свежему, еще не заслеженному снегу.

— Вообще я Катрина, по здесь меня все зовут еще детским прозвищем. Я очень любила скакать в классики.

— И вы это терпите?

— Наоборот — это же очень мило. Телефон в том доме.

— Нет, давайте прогуляемся немножко, пройдемся к дороге, посмотрим, что шофер успел сделать.

— Вон по тем холмам мы обычно катаемся на лыжах. За лесом озеро, там мы летом купаемся. Маэстро пишет, а мы загораем.

— Если ваш юбиляр живописец, у него поистине нет недостатка в красивых моделях.

— Нет, он пишет только пейзажи.

— Жаль, я бы писал только вас. Вы загораете вместе с парнями?

— Нет, они все дураки. Только и умеют, что напиться, а потом ищут, с кем бы переспать. И на мотоциклах гоняют, как ошалелые, пока не загремят в больницу.

— Ну да. Мальчики развиваются медленнее, это закономерно. Настоящими мужчинами становятся лет в тридцать — сорок, а дамы в эти годы уже считаются пожилыми. Женщина расцветает к восемнадцати, двадцати.

— Это ваша машина?

— Нет, грузовик какой-то. Своей не вижу, возможно, шофер уехал меня искать.

— Что же вы теперь будете делать?

— Ничего абсолютно. Я счастлив, — сказал я и очень крепко взял Катрину под руку.

Солнечный зимний день легким морозцем пощипывал щеки. Я поглядывал то на далекие заснеженные поля, то на свою юную, прекрасную проводницу. Лицо Катрины утопало в пушистом лисьем воротнике. Маленькая вязаная шапочка не справлялась с длинными светло-золотистыми волосами, и те реяли по ветру, порой обвевая меня тонким, нежным ароматом.

Бог мой! Когда я еще так гулял? Пожалуй, в школьные годы, а теперь уж скоро пятьдесят. Я был бесконечно польщен и благодарен девушке за ее деликатную снисходительность. В Риге она, наверно, постеснялась бы идти под руку с существом такого вызывающе контрастного возраста. А здесь ни одного завистливого взгляда, да и я, на счастье, не вижу себя — кажусь себе настолько молодым, насколько это отражается в девичьей улыбке.

— Истинная Катрин Денев, — приблизив свой мягкий нос-гурман к ее ушку, шепнул я.

— А вы мой Роже Вадим… — ловко отпарировала она и вовсе не противилась, когда я поцеловал ее прохладную, остуженную зимним днем щеку.

— Пошли туда, я покажу наш пригорок, где мы празднуем Лиго, а летом собираем землянику. — Высвободившись из моих рук, девушка пошла прямо по заснеженной пашне и я, безрассудный, за ней последовал.

Мы вернулись обратно в снегу до колен, и Катрина, схватив меня за локоть, воскликнула:

— Она здесь. Держитесь, вы увидите Лолиту!

У зимней веранды стояли новенькие красные «Жигули», а за окнами веселье разгорелось еще пуще. Когда, обивая ноги и стряхивая с себя снег, мы открыли дверь, первое, что я заметил, была ярко-пестрая блузка на жгучей брюнетке, которая, сверкая огромными, темными очами, дирижировала, а все задорно пели:

— В лесу был дом один, в лесу был польский дом…

Вслушавшись, можно было различить ее голос, выраженный альт, разве что порой с фальшивинкой.

— Нет, Катрин! — тихо сказал я, поддерживая сзади свою самокритичную блондинку и уткнувшись в ее затылок. — Вы все-таки красивее, вы во многих аспектах превосходите свою знаменитую подругу.

— Вот и они! Назвонились, аж взмокли! — Нас заметили сразу же и все. Жгучая красавица, не присев, протянула мне прямо через стол свою руку, выкрикнув: — Лолита!

— Родриго! — точно так же выпалил я ей в ответ.

Брюнетка ухватила меня пламенным взглядом и тут же, словно горячий кусок, кинула на землю.

— Станцуем, — сказала она, уже поводя плечами. — Арнольд, включай свой шедевр! Танцуем все! — ревностно командовала Лолита, и я сразу понял, что гранд-приемный сын здесь больше не главнокомандующий.

Двери в другие комнаты были распахнуты, танцующие пары использовали каждый свободный пятачок и там, и на веранде. Магнитофон стоял в углу на табуретке за неразобранной елкой.

— Оставайтесь с нами, не спешите уезжать, — энергично агитировала меня Лолита, хотя я никому и не заикнулся об отъезде. Танцуя, она бесцеремонно жалась ко мне, обдавая жаром своего тела, и приходилось немножко отстраняться, чтобы против собственной воли не ответить на столь упруго-пластичный соблазн.

— Как вам нравятся картины? Это наши рощи, самые красивые места нашей Слампе. Работы маэстро широко известны. Вот эта моя, эту он обещал мне. — Брюнетка завела меня в другую комнату и указала на маленькую зеленую картинку, изображавшую загон, где паслось нечто подобное двум карим лошадям.

— Хорошая?

— Да, выразительная. — Я обхватил ее покрепче и сдвинул руки пониже, к бедрам.

— Чао! — Лолита двинула меня кулаком в грудь и, вырвавшись, умчалась обратно на веранду. Я присел в кресло и стал серьезно разглядывать картины.