Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни

7. They, the people[6]

. То обстоятельство, что интеллектуалы чаще всего имеют дело с интеллектуалами, не должно вводить их в искушение считать себе подобных еще подлее всего остального человечества. Ибо они сплошь и рядом познают друг друга в постыднейшем и недостойнейшем из всех возможных положений – в положении конкурирующих просителей – и тем самым буквально вынуждены поворачиваться к другим своими самыми отвратительными сторонами. Другие же, особенно простой народ, достоинства которого интеллектуалы так любят подчеркивать, встречают их, как правило, в роли тех, кто желает ему что-то продать, не опасаясь при этом, что покупатель когда-либо посягнет на их территорию. Автомеханику или барышне в ликерной лавке легко не быть нахальными: проявлять дружелюбие им в любом случае велят сверху. И наоборот: интеллектуалы также могут производить вполне приятное впечатление на людей неграмотных, приходящих к ним с просьбой написать письмо. Однако как только простых людей вынуждают сражаться друг с другом за свою долю социального продукта, по части зависти и злобы их поведение превосходит всё, что только может встретиться нам среди литераторов или капельмейстеров. Прославление замечательнейших underdogs[7]

выливается в прославление замечательнейшей системы, которая их в таковых превращает. Не лишенное оснований чувство вины тех, кому нет необходимости заниматься физическим трудом, не должно становиться оправданием «идиотизма деревенской жизни»{21}

. Ложь эту интеллектуалы лишь подкрепляют: ведь они – единственные, кто пишет об интеллектуалах и кто во имя достоверности создает им дурную репутацию. Существенная доля господствующего антиинтеллектуализма и иррационализма, вплоть до Хаксли, порождается тем, что пишущие нападают на механизм конкуренции, не постигнув его сути, и таким образом сами оказываются в его власти. В собственном кругу они сами себе преградили путь к осознанию «тат твам аси»{22}

. Поэтому они и устремляются в индийские храмы.