Мёд и дёготь (СИ)

Она склоняется над тарелкой, с преувеличенным интересом разглядывает рагу. Белль тягостно поддерживать разговор. Хотя Роберт здесь не причём. Он неплохой. Забавный, смешливый и настоящий. Вот в чём разница между ними — Роберт настоящий, а она нет. Белль вдруг напоминает себе жителей проклятого Сторибрука, завязших во времени, как мухи в меду. С чужими именами. Со стёртыми воспоминаниями. Только ей никто не калечил память колдовством. Она сама предпочла забыть своё прошлое. Забыть себя. Забыть его. Или это одно и то же? Почему Румпельштильцхен не вернулся? Он смотрел на неё так, словно нашёл давно утерянное сокровище. Будто в ней — весь свет мира. Он был готов длить их встречу, даже когда она его унизила — а он её не унижал своей ложью? — он пытался придумать предлог для того, чтобы увидеться вновь, и, уходя, казалось, так хотел остаться с ней рядом. Почему же он не возвращается?

Смогу ли я тебя простить?

За что её прощать? Разве она делала что-то плохое? Спасла своё королевство от огров, спасла деревню от чудовищного ягуая, спасла Сторибрук от тёмного мага…

Так ты этого хочешь? Победить чудовище? Вернуться домой героиней?

- Ты не идёшь на занятия? - возвращает её к жизни голос Роберта.

Перерыв заканчивается, а Роберт смущён её внезапной необщительностью, понимает Белль (или Мирабелль? Имена много значат). Надо бы выдавить из себя что-нибудь похожее на улыбку. Если получится. Белль поднимает глаза:

- Мне надо зайти в библиотеку, после на живопись. Спасибо за компанию, Роб.

Занятия по живописи в шернберском общественном колледже очень отличаются от уроков изящных искусств в анволийском дворце — они не должны рисовать линии, очерчивать границы предметов, создавать объёмы бликами и тенями. Задача студентов - научиться видеть и фиксировать цвет. Их работы — мозаика из пятен — одновременно и отражающая, и разрушающая предметность мира.

Румпельштильцхен, зачем ты собираешь все эти волшебные предметы? Ты и без них владеешь могущественной магией.

Почему Белль так волнует то, что Румпельштильцхен больше не пытается её вернуть? Зачем ей нужно добавлять к коллекции его извинений ещё одну бесплодную попытку “всё объяснить”? Приди он, что бы она ему ответила? Ничего из того, что он хотел услышать. В очередной раз причинила бы ему боль. Белль приходится бороться с внезапной избирательностью памяти и напоминать себе о том, что Румпельштильцхен её предал. Вручил ей свой кинжал со словами о доверии. А потом подменил на фальшивый.

Только зачем она приняла этот страшный дар? Владеть предметом, несущим на себе печать самой чёрной магии, предметом, который превращает другого человека в раба… Её любимого человека. Это… не было предательством? Слишком много вопросов, ответов же вовсе нет. Когда Румпель подменил кинжал? Сразу? Или после того, как она впервые им воспользовалась? Вцепилась в инкрустированную ручку и потребовала делать, как она велит и никак иначе. А после попыталась его убить. И, увидев кровь, расплакалась от нахлынувшего раскаяния. И тёмный сердцем раб кинжала осушил её слёзы, сжал в объятии, провел рукой по волосам. Достаточно было сказать «прости». Но ведь она бы могла и не говорить, это бы ничего не изменило. Я понимаю. Румпель действительно понимал. Потому что и сам не мог справиться с искушением властью. Как и она…

Белль трясёт головой. У неё не получается это контролировать. Мысли и воспоминания накрывают её как волны. Откатываются, дают побыть довольной жизнью и собой прекраснодушной Мирабелль — и настигают снова, так внезапно, что она может забыть, что за книгу читает, остановиться посреди улицы, прервать разговор.

***

Белль идёт, толкая перед собой коляску, и сейчас, сжимая в ладонях чёрный пластик ручки, понимает, что свободна от рвущей душу в лоскуты раздвоенности. Словно наконец обрела недостающую ей точку опоры. Белль не знает насколько правильно, что её опорой становится существо, которое пока не в состоянии и дня прожить без чужой заботы. Белль смотрит на спящую дочь и улыбается своим мыслям. Когда-то, давным-давно, Белль сказали, что любовь это слабость. И она просто приняла это на веру. Как же она ошибалась. Любовь это сила. Страшная сила, которая может сметать на своём пути города и страны, ненароком разрушая целые миры.

Раймонда открывает глаза.

- Здравствуй, малышка! - склоняется над ней Белль.

В ответ Раймонда выдаёт весь свой репертуар. Помимо ставших уже привычными «ааа» и «аэ» недавно в её лексиконе появились «ага» и «лэ».

Коляска легко катится по тротуару, ветер приносит откуда-то запахи пожухлой травы, перепревших листьев, со свистом проносятся мимо автомобили.

Белль вытирает слюну с подбородка малышки.

- Знаешь, милая, я расскажу тебе сказку…

«Эээ», «эга».

Теперь их общение даже в чём-то похоже на диалог. Впрочем, маленькая Раймонда любит, когда с ней беседуют и пока совершенно неважно о чём.