Мир без конца

– Нет, иногда они действительно исцеляли. Помню, брат Иосиф вскрыл одному мужчине череп и осушил скопившуюся жидкость, что вызывала нестерпимую головную боль. Это было здорово.

– Так займитесь тем же самым.

– Не получится. Сайм положил этому конец. Он перетащил в аптеку свои книги и инструменты и встал во главе госпиталя. Я не сомневаюсь, что это произошло с вашего одобрения. Вы наверняка стояли за всем. – По лицу Филемона Керис поняла, что права. – Сговорились вышвырнуть меня. Вы победили, а теперь пожинаете плоды.

– Мы могли бы устроить все как раньше. Я велю Сайму освободить аптеку.

Керис покачала головой:

– Этого мало. Я очень многому научилась во время чумы и убеждена, как никогда прежде, что некоторые привычные способы лечения могут оказаться роковыми. Не собираюсь убивать людей ради того, чтобы договориться с вами.

– Вы просто не понимаете, что стоит на кону. – Филемон вдруг приосанился.

А, так жалобы горожан были просто предлогом. То-то Керис удивилась, с какой стати Филемон заговорил о госпитале. Ему всегда было плевать на целительство, его заботило лишь то, как укрепить собственное положение и как потешить уязвимое самолюбие.

– Ладно. Что вы припрятали в рукаве?

– В городе поговаривают о сокращении выплат на новую башню. Зачем, дескать, давать аббатству лишние деньги, если от монахов никакого прока? Теперь, когда город получил права самоуправления, я не могу заставлять горожан платить.

– Что будет, если они перестанут давать деньги?..

– Ваш любимый Мерфин не закончит свою башню, – победно закончил Филемон.

Керис сообразила, что он посчитал этот довод своим козырем. Пожалуй, в прежние времена она бы и вправду испугалась, но не сейчас.

– Мерфин давным-давно не мой любимый. Вы и об этом позаботились.

На лице настоятеля отобразился ужас.

– Однако епископ всей душой болеет за башню… Вы не можете остановить строительство!

Керис встала.

– Не могу? Неужели?

Она двинулась в сторону женской обители.

Униженный, Филемон крикнул ей вслед:

– Нельзя быть такой бездушной!

Керис притворилась было, что не услышала, но вдруг остановилась и решила растолковать.

– Видите ли, у меня отняли все, что мне было дорого, – произнесла она ровным тоном. – А когда теряешь все… – Самообладание изменило ей, голос дрогнул, но Керис взяла себя в руки. – Когда теряешь все, больше терять уже нечего.

* * *

Первый снег выпал в январе: укрыл толстым одеялом крышу собора, сгладил острые очертания шпилей и надел маски на лица ангелов и святых над западным крыльцом. Новую кладку фундамента башни обложили соломой, чтобы защитить сохнущий раствор от зимней стужи, и теперь эта солома тоже оказалась под снегом.

В аббатстве было всего несколько очагов. Конечно, очаг имелся на кухне, куда по этой причине всегда стремились послушники, но собор, где братья и сестры проводили по семь-восемь часов в день, не отапливался. Храмы, случалось, сгорали, обыкновенно потому, что продрогшие монахи приносили с собой жаровни с угольками и какая-нибудь злосчастная искорка долетала, бывало, до деревянного потолка. В часы между службами и в свободное от трудов время монахам и монахиням полагалось гулять или читать во дворах, то есть на улице. Единственной уступкой служило маленькое помещение, примыкавшее ко двору, где в самые сильные морозы разводили огонь. Братьям и сестрам разрешалось ненадолго заходить сюда, чтобы погреться.

Керис, как обычно, пошла против правил и позволила сестрам надевать зимой шерстяные чулки. Она не верила, что Господу угодны обмороженные служительницы.

Епископа Анри настолько беспокоил госпиталь – точнее, угроза, нависшая над строительством башни, – что он прибыл по снегу из Ширинга в Кингсбридж. Приехал он на шаретте, тяжелой, обтянутой вощеной мешковиной деревянной повозке с подушками на сиденьях. Его сопровождали каноник Клод и архидьякон Ллойд. Гости задержались во дворце приора лишь для того, чтобы просушить одежду и выпить подогретого вина, затем созвали собрание, на которое пригласили Филемона, Сайма, Керис, Уну, Мерфина и Медж.

Настоятельница понимала, что это пустая трата времени, но все равно пошла: подчиниться было проще, чем отказаться и потом погрязнуть в ответах на бесконечную череду просьб, приказов и угроз.

Пока епископ вяло излагал суть противостояния, лично для нее не представлявшего никакого интереса, она смотрела, как за застекленными окнами падают снежинки.

– Подобное положение проистекает из непослушания, проявленного матерью Керис, – сказал Анри.

Эти слова уязвили ее и побудили ответить.

– Я трудилась в госпитале десять лет. Благодаря моим усилиям, а до меня радениям матери Сесилии, в госпитале не было отбоя от горожан. – Она невежливо ткнула пальцем в епископа. – Вы все перечеркнули. Так что не пытайтесь переложить вину на других. Именно вы, сидя в этом самом кресле, поставили во главе госпиталя брата Сайма. Теперь пожинайте последствия вашего дурацкого решения.

– Вы обязаны мне подчиняться! – воскликнул Анри, и его голос от раздражения сорвался на визг. – Вы монахиня. Вы давали обет.

Крик не понравился Архиепископу, и кот вышел из комнаты.