Я вернулся час спустя с чашкой кофе и застал своего приятеля в приемной. Лицо его было скорбным.
– Ничего хорошего, – сказал он. – Сердце сильно повреждено. Понимаю, как тебе тяжело это слышать, но она жива лишь благодаря аппаратуре.
Я осел в ближайшее кресло, и приятель сочувственно положил мне руку на плечо. По моим щекам потекли слезы. Я стал сбивчиво спрашивать:
– Но можно ли что-то сделать? А как же показатели на мониторе? Некоторые из них явно улучшились. Разве это не хорошо? Разве это не означает, что она может пойти на поправку?
Он стиснул мое плечо, глубоко вздохнул и сказал:
– Это верно, некоторые из ее показателей улучшились… чуть-чуть улучшились, но это не отменяет того факта, что у нее был обширный инфаркт. Эти маленькие улучшения не спасают дело.
Сделав паузу, чтобы я мог хорошенько уяснить эти слова, мой приятель продолжил:
– Ты спрашивал у меня, каковы ее шансы поправиться. Я бы сказал, процентов пятнадцать.
– Хорошо, – ответил я. – Пятнадцать процентов лучше, чем ничего, верно.
Его сострадательный взгляд стал жестче.
– Уилл, если ты станешь цепляться за ложную надежду, то будет только больнее, если она не поправится. Я знаю, что тебе не хочется смотреть правде в глаза, но это нужно.
Я попытался поблагодарить его, но не нашел слов. Мы коротко обнялись, и он пошел по своим делам. Я сел и стал оплакивать состояние матери.
Той ночью я лежал на полу в приемной и вспоминал радостные моменты, которые мы разделили с мамой. Я думал обо всех грядущих событиях в жизни ее внуков, которых она не увидит. Я думал обо всех невысказанных словах. Моя душа стала как стекло, по которой царапали железом ее внезапной болезни.
Не в силах заснуть, я в одних носках на цыпочках направился в палату матери, чтобы посмотреть, как она там. Из-за урчания вентилятора в комнате царила какая-то индустриальная атмосфера. Я сел на стул у кровати и взял ее за руку. Посмотрев на монитор, я увидел, что многие ее жизненные показатели значительно улучшились – не просто один-два, а многие! Я сказал об этом медсестре, которая пришла сменить резервуар с глюкозой на капельнице. Посмотрев на монитор, сестра сказала:
– Да, показатели действительно улучшились, – и добавила: – Но не питайте ложных надежд.
Мною овладел гнев. Отпустив мамину руку, я вышел в коридор и стремительно направился в приемную. Включив свет, я вырвал из своего дневника страницу. Нашел ручку и начал писать большие буквы. Снова и снова я наводил эти буквы, чтобы шрифт получился по-настоящему жирным. Затем я вернулся в мамину палату и при помощи пластыря прикрепил к монитору табличку:
НАДЕЖДА ЛОЖНОЙ НЕ БЫВАЕТ!
Само слово «надежда» означает «желание в сочетании с устойчивым ожиданием его осуществления». Устойчивое ожидание того, что ваше желание осуществится, – явление по определению субъективное, а поэтому не может быть ложным.
«Ложная надежда» – это оксюморон.
Мама таки умерла. Правда, через десять лет. И до конца жизни у нее было довольно неплохое здоровье. Вокруг поврежденных участков сердца выросли новые артерии, обеспечив нормальное кровообращение. Мы, ее родственники, очень хотели, чтобы она выздоровела, и питали устойчивое ожидание, что так и случится, – и не существует в природе более могучей силы, чем надежда.
Разделите со мной надежду на то, что человечество будет все дальше уходить от страха и негативности в сторону веры и оптимизма. Освобождение от жалоб – важнейший шаг к исполнению мечты. Изменяясь, один человек влияет на многих.
Мне вспоминается роман Ларри Макмертри «Одинокий голубь». Один из главных героев, ковбой с замашками интеллектуала Гас Мак-Крэй, написал под вывеской своей конюшни латинский девиз:
Мак-Мертри не объяснил, что означает этот девиз, и даже написал его с ошибкой – полагаю, он сделал это для того, чтобы проницательный читатель понял, что ковбой владеет латынью не слишком хорошо. На самом деле данное высказывание пишется так:
И действительно, когда одна виноградина в грозди созревает, она распространяет вокруг себя вибрации – определенный фермент, аромат или энергетическое поле, – которые передаются другим виноградинам. Эта первая виноградина подает другим сигнал: пора меняться, пора созревать. Когда вы становитесь тем человеком, который высказывает лишь наивысшие истины в отношении себя и других, то уже одним только фактом своего существования вы подаете людям сигнал: пора меняться. Даже не прилагая сознательных усилий, вы повышаете уровень сознания окружающих. Они попадают с вами в резонанс.
Резонанс – очень мощное явление. Думаю, именно из-за возможности войти в резонанс людям так нравится обниматься. Когда мы обнимаемся – пусть даже лишь на долю секунды, – наши сердца настраиваются друг на друга и мы напоминаем сами себе, что жизнь на этой планете едина и мы все принадлежим ей.