Мир Чаши. Дочь алхимика

Горный воздух наполнял грудь, на душе было хорошо, и шагалось пружинисто и легко. Не такой уж длинный пеший путь по осыпям, ведущий все выше, оказался достаточно долгим из-за несильных коротких ножек ушана и дядиного груза, забрать который, оскорбив гордость и мужество нестарого еще родича, Жозефина не решилась. Последняя тропа вывела их к немалому, два на два шага, плоско торчащему навстречу им камню. Из него поднимались и вели прямо в чело скалы две ступени.

— Пришли, — объявил дядя.

— Фантом? — поинтересовалась Жозефина.

— Да, — кивнул Фердинанд, жадно ощупывающий взглядом скалу. — Щиты, имеющие вид камня… очень интересно.

— Надо просто зайти. — Мужчина скинул с плеч ящик, ступил ногой на первую ступеньку и окинул скальную стену долгим взглядом. — Давно я тут не был… — и, припечатав ладонью по бедру, шагнул в камень.

Жозефина глубоко вдохнула. Нехорошее предчувствие глодало сердце, но ей не пристало сдаваться, она шагнула следом за дядей и попала в знакомый «кисель»; через несколько шагов он выпустил ее. Перед лицом был шершавый камень, под ногами — вторая ступенька. Вторая попытка окончилась тем же.

— Можно я? — попросил Фердинанд, и она молча отодвинулась в сторону. Ушан прошел сразу и быстро вернулся — с совершенно иным лицом: не предвкушающим, а задумчивым и умиротворенным.

— Там очень… там как на Маяке, только… Светлее, — и ушел обратно, повинуясь жесту госпожи.

Летом она бы прошла, даже не думая о возможности неудачи. Доброе, чистое место, где рождались Небесные Звери, предназначенные для благородных Небесных Всадников, не ищущих власти, пускало в себя только достойных. Не замаранных невинной кровью. Не взыскующих мести. Не касавшихся Искусства Корней. Чистых душою, как свежевыпавший и ослепительно сияющий на пиках горный снег.

Жозефина помнила, как быть такой. После Лабиринта в душе ее творился раздрай, но тогда было некогда им заниматься — были дела поважнее собственных внутренностей. Что ж, значит, придется прямо сейчас.

Она скинула плащ, дублет, плотные шерстяные штаны, вылезла из сапог рыбьей кожи и осталась на продуваемом всеми ветрами, леденящем ступни камне в одной длинной рубахе. Распустила волосы — тяжелые вьющиеся пряди легли по плечам, не добавляя тепла. Отцепила с пояса флягу и села на самом краю, переплетя ноги.

— Духам и хранителям этого места, — шепнула она, проливая хрустальную струю из фляги вниз. Плеснула воды в ладонь и умыла лицо. Кожа замерзала мгновенно, но это было не важно. Тело — всего лишь тело; сама она возвращалась туда, где были тепло и Свет.

«Свет и Покой.

Силой Даны.

Наследием матери.

Собственным желанием.

Я — возвращаюсь.

Я — хочу вернуться.

Я никогда не хотела уходить.

Примите меня, Ветви.

Не держите меня, Корни.

Приветствую, Небо.

Я — возвращаюсь».

Она медленно, не оскорбляя мерное течение ритуала, оделась, вернув на место все, кроме наследного пояса с мизерикордией. Свернув гибкую металлическую ленту в кольцо, она спрятала ее под лежащий у входа камень и шагнула на ступени.

Раз.

Два.

Камень — словно смола.

Три.

Ступени расширялись и, образуя винтовую лестницу, вели наверх, вдоль скальных стен, сплошь изукрашенных фресками. Там были юноши и девушки, мужчины и женщины в боевом облачении и в струящихся одеждах, под реющими на копьях флагами — Всадники со своими Небесными Зверями. Жозефина поднималась, жадно вглядываясь в людские фигуры, рассматривая Зверей, и недреманное эхо чувств тех, чьи руки наносили на камень грунт и краску, выписывали лица, брони, лапы, перья, витало вокруг, омывало душу, сообщая ей несуетное спокойствие и ощущение доброй улыбки. Так, овеянная прочно поселившимся внутри покоем, она и вышла на край небольшого круглого амфитеатра.

Внизу сидели и разговаривали Гар и Фердинанд. Они повернулись скорее на ощущение присутствия, чем на звук шагов.

— Прошу прощения за задержку, — произнесла Жозефина, спускаясь к ним.

Дядя перевел взгляд на ушана.

— Я же говорил, что она пройдет.

— То есть ты знал, что у меня не получится?

— Нет, — мягко поправил он, — я знал, что у тебя получится. Так или иначе.

Он оперся о свой ящик и кивнул на усыпанный песком пол.

— Погляди, вон лежат два Яйца. Одно я принес сюда, когда мне было пятнадцать, второе — спустя десять лет. Так и лежат… а то, с другого края, я раньше не видел и не знаю, чье это. Раньше всякий, кто нашел Яйцо, обязан был принести его сюда и уложить в гнездо или передать Хранителю.

Говорить, что теперь Хранителя Яслей нет, было излишним: зачем Хранитель, когда хранить — нечего.

— Я должна просто положить Яйцо?

— Да. Выбери место и уложи его туда.