Мир до и после дня рождения

— Может, я кружусь вокруг да около, но все потому, что этот период не самый приятный для воспоминаний. Я выпал из жизни. Напивался почти каждый день. Питался чипсами, спустил почти все бабки. Но я не дал ребятам возможности убедиться, что падение в канаву навсегда губит талант. Правда, не надо забывать, что Рэмси Эктон ничего не делает наполовину.

— И как ты из этого выбрался? — взволнованно спросила Ирина. Похоже, все мужчины с гордостью любят рассказывать истории о падении, поэтому она решила задать ожидаемый вопрос: — В конце концов ты оказался на дне?

— Сложно сказать, что такое дно. Всегда может быть и хуже. Но что может изменить жизнь мужчины, лапочка?

— Например, цельное зерно.

— Женщина, разумеется. Ариана. Я тебе о ней рассказывал.

Когда он впервые упомянул о женщине из Шанхая, ее имя показалось Ирине неприятным.

— Ты о той немой страдалице?

— Она видела меня на «Понтинс оупен», когда мне было семнадцать, и с тех пор не могла забыть. Кажется, году в восемьдесят пятом она нашла меня в баре в Манчестере, когда я спорил с барменом из-за заказа. Впорхнула в мою жизнь, как ангел. Посадила на диету из бурого риса и каждый день сама возила в клуб снукера. Невероятно, но ко мне вновь вернулась способность играть. Хотя не сказать, что все было как раньше. Прошлого мастерства не вернешь, даже если ты обрел его вновь. Это как с женщиной, подумай над этим. Она ушла и вернулась, ты вновь целуешь ее и все такое, но так уютно рядом с ней, как раньше, никогда не будет.

Нарезать твердые овощи оказалось занятием трудоемким. Приготовление еды было для нее лишено радости, если нельзя было добавить куриные бедрышки, арахис и перец чили.

— Кажется, вся история твоей жизни связана с женщинами, вытирающими тебе нос. Иногда мне кажется, что ты не смог удержать рядом с собой Джуд потому, что она была не из разряда «подай-принеси-пошла вон».

— Тебе заноза попала в задницу?

— Да, у меня заноза

, — продолжала Ирина, склоняясь над морковью, — потому что я готовлю самый дрянной обед в жизни, и все из-за твоих странностей, возникших еще в восьмидесятых. Ты совершенно забыл, чем питался все эти месяцы. Почему я должна готовить такую еду, словно живу в ашраме, только для того, чтобы ты обратился в свое вегетарианство, как в новую веру, словно на «пути в Дамаск»?

— Пути в Дамаск?

— Не важно.

— Можешь называть это странностями, мне все равно, — холодно произнес Рэмси. — Закончив сезон, я считаю нужным очистить всю систему. Своего рода обряд. Смейся, если захочешь. Мистер Заумный фанат точно бы посмеялся.

Ирина замерла с ножом в руке. Аппетит откатился в сторону, как последний кружок цукини. Этот вечер явно не станет «нормальным», чего она так ждала. «Нормальность», как она уже поняла, была для нее теперь воспоминанием из прошлого. До сего дня они с Рэмси либо взлетали высоко, словно воздушные змеи, — с помощью выпивки, секса или просто друг друга, — либо страдали из-за жутких злоупотреблений и безотчетно брошенных в лицо оскорблений. Уйдя от Лоренса, она невольно отвергла и привычный, налаженный быт и теперь остановилась в нерешительности, смена попкорна и телевизора на бурные падения, шатания и крены последних семи месяцев казалась мошеннической сделкой против ее размеренной прошлой жизни. В любом случае, натолкнувшись на риф в открытом море, невольно задумываешься, не разумнее было бы расслабленно плескаться в пруду.

— Меня все это очень расстраивает! — воскликнула Ирина, по-прежнему сжимая нож. — Пусть это звучит слишком патетически, но я люблю готовить для людей!

— Ты и готовишь для меня.

— Я готовлю какую-то ерунду!

— Но это именно то, что я хочу съесть. Почему же ты не счастлива, как Ларри?

— Потому что я люблю творить. Это ничем не отличается от иллюстраций — ими я тоже часто занималась в прежние времена. Я люблю готовить сложные блюда, это интересно, красиво и здорово. Это так же приятно, как делать конфетное дерево или мастерить фигурки.

— Ну, это занятие не для меня. Ты готовишь для удовлетворения своих желаний, а не желаний людей, которых хочешь накормить. Ты ждешь, что я похвалю тебя, скажу, как это классно и какая ты молодец.

— Чушь собачья! Тебе же приятно, что публика на твоих матчах хорошо проводит время, так ведь? — Ее аналогия с творчеством не была замечена. — Готовить каждый вечер рис и овощи все равно что наносить одни и те же краски на прежние места!

— Твою мать, — пробурчал Рэмси, резко встал со стула, одним махом скинул нарезанные овощи на пол и повернулся к Ирине. — Пошли в ресторан.

Она в растерянности оглядела яркие морковные пятна на полу, свирепея от обиды. Кожу внезапно стало покалывать.

Раньше их размолвки казались возбуждающими, а не сводящими с ума.

Рэмси вскинул подбородок:

— Из-за чего ты завелась на самом деле? Не из-за брокколи же?

Ирина закрыла глаза и задрожала всем телом.

— Лоренсу нравилось, как я готовлю.