Мир до и после дня рождения

Тем не менее каждый раз, когда глаза ее находили лицо Рэмси, обладавшее удивительной способностью менять возраст в зависимости от освещения, ее согревало нежное чувство, похожее на мягкий шоколад. За пять минут его лицо могло пройти путь от бесшабашного подростка до обремененного житейскими тяготами мужчины среднего возраста, и в конце на нем появлялся намек на выражение старческой фатальности. На ее глазах этот человек проделывал путь от колыбели до могилы. Когда он дотрагивался до нее — ему не надо было касаться голой груди или проникать под юбку, достаточно контакта пальцев или прижатого к виску лба, — на нее словно сходило откровение, способное порадовать физиков, считающих, что они уже доказали эфемерную теорию о возникновении всего сущего. В такие моменты невозможно было назвать эти чувства греховными. В объятиях Рэмси ее влечение к этому выдающемуся игроку в снукер (кроме всего прочего) не только казалось «добропорядочным», но и заставляло чувствовать себя «добропорядочной», Ирину влекло ко всему добропорядочному, вносило смысл в существование, отказ от которого был бы предосудительным и несвойственным человеку. Только возвращаясь в свою квартиру в Боро и сталкиваясь с человеком, щедро ее одаривавшим и не заслужившим за свою преданность холодности и коварства, она ощущала себя нечистой.

Утром 31 августа Ирина, как всегда, оправилась в киоск за «Санди телеграф», по дороге укоряя себя за то, что приписывает внутреннюю подавленность окружающим, отчего все ее собратья-пешеходы выглядели пораженными горем или болезнью. Она даже позволила себе легкое раздражение по поводу необходимости вливаться в ряды унылых людей, проходящих мимо по тротуару, словно в наркотическом дурмане. Удивляло то, что в очереди в газетный киоск покупатели переговаривались друг с другом, словно в один день все решили нарушить неписаные правила этого города.

Заголовки показались ей неубедительными, большую часть первой полосы занимали фотографии.

Сдвинув брови, Ирина поспешила обратно и в подъезде дома увидела девушку из квартиры на первом этаже, сидящую на лестнице опустив голову на сложенные на коленях руки. Ирина не знала ее имени, но еще не настолько прониклась равнодушием, ставшим почти этикетом городской жизни, не очерствела окончательно от погруженности в себя, чтобы пройти мимо, не обращая внимания на разрывающие душу рыдания.

Ирина положила руку на плечо девушки:

— Что-то случилось? Вам не нужна помощь?

Похоже, в этот день даже лондонский протокол решил измениться, словно на то было указание Вестминстера, но девушка не ответила привычным: «Спасибо, все в порядке». Слова хлынули ПОТОКОМ:

— Мой парень ничего не понимает! Он зол на меня! Он говорит, что так я не плакала, даже когда умерла его мать. Но я просто не могу поверить! Я раздавлена! Мне так плохо!

Ирина смущенно развернула газету, которую сложила пополам не от неуважения, а лишь для удобства.

— Извините, — смущенно пробормотала Ирина, — я недавно проснулась и газету вот только…

Девушка смогла только кивнуть:

— Оба. Они оба.

Событие не равное по значимости распаду Советского Союза, но Британии оно ближе.

— Невероятно. — Закрыв дверь, она прижала газету к груди. — Диана!

— Что там с ней?

Ирина знала, что Лоренс готов к язвительным нападкам.

— «О! — наигранно вскрикнул он, чуть наклоняя голову и прикрывая глаза. — Я была бы рада помочь обездоленным, но только что съела пять упаковок зефира, и меня тошнит! Пока я буду засовывать пальцы в рот, не могли бы вы объяснить тем милым людям, что у меня нет целлюлита на бедрах! Я просто сидела на синелевом покрывале. Потом я могу рассказать историю о том, как Чарльз сказал: «А что такое любовь?» С таким количеством платьев, надетых лишь однажды, просто необходимо, чтобы народ испытывал ко мне жалость!»

— Ты закончил?

— Нет, только начал!

— Она умерла, — отчетливо произнесла Ирина.

— Да ладно…

— Она и Доди аль-Файед были засняты фотографами в момент аварии в тоннеле. — Ирина торжествовала. Не часто она видела Лоренса с открытым от удивления ртом. Единственное, что он смог произнести, было: «Ого! Ничего себе».

Пошатываясь, он удалился, оставив ее переполненной чувством удовлетворения.

— Возможно, в следующий раз, когда станешь язвить в чей-то адрес, подумай, как будешь чувствовать себя, когда узнаешь, что человека не стало.