Мир до и после дня рождения

На углу, две минуты назад, будучи еще на той улице, на которой жила, Ирина пришла к выводу, что ее поспешный уход не был спланирован должным образом. Куртка из тонкой хлопковой ткани была слишком легкой для октябрьской погоды с пронизывающим ветром и дождем. Уютный плащ сейчас висит на крючке в квартире человека, некогда испытывающего к ней истинное уважение в самом высоком смысле, а теперь имеющего все основания презирать ее с такой же силой. Было это так или нет, но совместный досуг стал невыносим обоим, в противном случае она сейчас же бросилась бы назад вымаливать прощение и убеждать, что ее желание пофлиртовать было несерьезным — Лоренс предпочел бы сказать «смешным», — влечение к Рэмси Эктону было не чем иным, как временным помешательством женщины среднего возраста.

Ирина стояла на тротуаре, смотрела на зеленый огонек светофора и думала, что, видимо, у нее действительно помутился рассудок. Но и сумасшествие принадлежало только ей, и оно отдавало команды. В данный момент правда состояла в том — светофор переключился на красный, — что она не имела понятия, куда направляется. После двух неудачно забитых шаров Хендри, разумеется, выиграл у Рэмси Эктона, и тот должен был вернуться домой если не вчера вечером, то сегодня утром. Ирина не представляла, сколько времени потребуется, чтобы доехать на машине от Борнмута до Вест-Энда. Кроме того, ее несостоявшийся любовник даже не подозревал, что она стоит под дождем на углу улицы в Боро. Возможно, убитый проигрышем в первом круге, Рэмси захочет остаться в одиночестве, чтобы зализать раны.

Она приняла решение разбудить его телефонным звонком, но испытывала странное гнетущее чувство, что после столь печальных событий Рэмси не будет заботиться о том, чтобы телефон постоянно был включен.

Когда она увидела на Боро-Хай-стрит телефонную будку, красный свет продолжал гореть. Рискуя превратиться в соляной столб, Ирина посмотрела через плечо. У входа в подъезд собственного дома стоял не кто иной, как Лоренс.

— Ты куда? — крикнул он. — Неизвестно даже, где он сейчас?

— Не волнуйся! Это мои проблемы! — жалобно ответила она.

Лоренс также слишком долго считал ее своей проблемой и теперь не мог перестать волноваться за нее в одночасье. Поскольку была середина дня, а Лоренс еще не обедал, ей предстояло действовать в сложившихся обстоятельствах — она покидала его — и громко посоветовать Лоренсу Лоренсовичу отправляться готовить себе бутерброд! Глубинные чувства зависимости от благополучия друг друга, кажется, выжили даже в случае вопиющей по своей сути измены.

Словно для подтверждения этого, Лоренс добавил:

— Ты вся вымокла! Ты одета не по погоде! Простудишься! И у тебя нет с собой даже зубной щетки!

— Я справлюсь! — Она прекрасно понимала, что он не может выдать ей кредит доверия на существование в этом мире без его поддержки. Дело не в том, что Лоренс был снисходительным, он хотел быть необходимым.

Короткое, но вместе с тем бесконечное расстояние в один дом обладало непреодолимым качеством таможенного контроля в аэропорту и напоминало о множественных расставаниях в Хитроу, когда она улетала повидать семью и друзей в Нью-Йорке. Лоренс стоял по другую сторону металлоискателя, улыбался и ободряюще махал ей рукой до тех пор, пока она, подхватив чемодан, искала нужный выход и удалялась, обернувшись на прощание.

Кто-то сказал недавно, что каждый мечтает стать предметом чьей-то заботы. Каковы бы ни были его недостатки, но Лоренс всегда заботился о ней — даже слишком, что, впрочем, вряд ли можно считать недостатком. Как неожиданно и удивительно, что такой расчетливый человек лично сопроводил ее в Хитроу, трясся полтора часа в вагоне метро, а после, передав на попечение «Бритиш эруэйз», проделал такой же путь в обратном направлении. Подобные поездки навевают скуку и печаль. Его надо благодарить? Мы должны поговорить.

Уже во второй раз менее чем за день Лоренс плакал. Этот ливень казался аномальным явлением. Его лицо обычно походило на вырезанный в куске дерева барельеф с темными глазницами, выпуклыми скулами и четкими глубокими линиями от носа к уголкам губ. Теперь же изображение словно растаяло. Линии стали нечеткими и мягкими, будто по лицу потекли черные чернила, размытые дождем. Обыкновенно плотно сжатые губы приоткрылись. Пожелав махнуть ей последний раз на прощание, он даже не смог поднять руку на нужную высоту. Создавалось впечатление, что, несмотря на регулярные посещения спортивного зала, это человек лишился сил. Лишь пальцы слегка шевельнулись. Ирина подумала, что лучше бы она умерла.

Рэмси. Именно Рэмси сказал, что каждый мечтает стать предметом чьей-то заботы.