Мир до и после дня рождения

Рэмси продолжал держать ее за руку, не сжимая при этом пальцы. Если бы она не знала его лучше, решила бы, что он читает про себя молитву.

— Ты прекрасна, — произнес он.

— Откуда ты знаешь? У тебя же глаза закрыты.

— Знаю.

— Я выгляжу ужасно. Извини. — Узел в животе немного ослаб. Она готовилась к лобовой атаке, проникновению языка в рот, но держаться сейчас за руки казалось правильнее. — Сегодня я не в лучшей форме, — произнесла Ирина.

— Вижу. Сразу увидел.

— Я сидела и думала, может, надо поспешить, чтобы успеть на последний поезд в Лондон. — В присутствии Рэмси ей всегда хотелось рассказать, о чем она думает. Чудачество из сентиментальных романов.

— Почему же ты не ушла?

— Мы бы не встретились. Я не смогла.

— А я могу. Хочешь, довезу тебя до вокзала.

— Я не уверена, что приняла правильное решение.

— Мне кажется, ты его так и не приняла.

— Приняла. Ведь я здесь, верно?

Рэмси открыл глаза и медленно повернул голову в ее сторону, не отрывая ее от спинки кресла, словно знал, что она не смогла открыто все рассказать мужчине, с которым, как предполагалось, ее связывало глубокое чувство.

— Все прошло очень плохо — разговор с ним?

— Не очень, в некотором смысле. И от этого все еще хуже.

— Он разозлился?

— Сначала нет. Потом уже, но он имеет право.

— Что он сказал, когда ты открыла ему, что это я?

— Думаю, больше открытку на Рождество тебе от него не получить, — произнесла Ирина.

— Мне будет его не хватать. Немного. — В голосе Рэмси была горечь. — Этого мистера Заумного фаната.

— Я никогда не испытывала таких чувств, — призналась она. — Я не мазохистка, но мне было бы легче, если бы он меня ударил. Сильно. Мне было бы легче.

— Похоже, он ударил тебя другим способом.

— Он убил меня, сказав, что обожает. Лоренс замечательный человек. Видимо, я об этом забыла. Все было бы проще, не будь он таким прекрасным человеком.

— Я тоже прекрасный человек, — многозначительно напомнил Рэмси.

— Знаю. Мне чертовски плохо, правда. Все так несправедливо. Нас так мало. Знаешь, я испытываю неловкость богатого человека. Кажусь себе слишком жадной. Другая женщина чувствовала бы себя просто обиженной, но я стараюсь взять на себя большую долю вины, чем, возможно, мне положено.

Она неожиданно склонила голову, прислонившись виском к его плечу. Белая рубашка оказалась влажной; видимо, в свете прожекторов было жарко. Словно стараясь успокоить пугливое животное, Рэмси обвил ее рукой и прижал голову к своей шее. Затем он замер, будто желая дать передышку нервной лошади, позволяя привыкнуть к навалившемуся на нее весу, прежде чем положить сверху седло.

— Звучит, конечно, глупо, — пробормотала Ирина в расстегнутый ворот, — но я люблю его. — Она должна кому-то в этом признаться, пусть и самому неподходящему человеку.

— Я знаю, — сказал Рэмси, и она поразилась тому, что не один мускул его не дрогнул, он воспринял это мужественно, как пулю, предназначавшуюся президенту.

— Мне понравилось смотреть, как ты играешь, — прошептала она. — Так приятно, что ты победил.

— А мне нет.

— Но тебе не может быть неприятно побеждать.

Рэмси ухмыльнулся:

— Ты чертовски чувствительна.

— А ты чертовски ловко все проделал. Просто разгромил О’Салливана.

— Его несложно просчитать, — сказал Рэмси и опять закрыл глаза.

— Значит, он похож на тебя.

— На меня. В прошлом.

— Тебе было непросто. Играть так осторожно.

— Ронни прошел мимо меня на конференцию и пронзил меня взглядом, словно кинжал всадил. Сказал, что я играл как старушка.

Воздух наполнился обычной послематчевой болтовней, словно эти двое были заняты «разбором полетов». Не сказать, что это было привычно. Но легко.

Подкативший к входу белый лимузин вернул Ирину во времена детства, когда в ее семье действовал близкий О’Салливану принцип «все или ничего». Уроки матери денег не приносили, единственным источником доходов были концерты отца. Когда похожая белая громадина подплывала к их старому дому в Верхнем Вест-Сайде, чтобы отвезти отца в аэропорт к пяти утра, она печально смотрела в окно, досадуя, что еще слишком рано и никто из друзей не видит этого великолепия. Став старше, она разделяла сетования матери по поводу того, что на студии могли бы вызвать отцу такси, а остаток выделенных на транспортные расходы средств вписать в чек, что очень помогло бы им оплатить аренду в следующем месяце. Лимузин, по сути, ничем не отличался от обычного автомобиля, у него были проблемы с маневренностью и преодолением поворотов; если богатство дает подобные преимущества, то оно не так уж и важно. Ирина ничего не могла с собой поделать, но ей была приятна шумиха вокруг Рэмси, однако она не испытывала желания поддаваться этому впечатлению.