Мир до и после дня рождения

Рассуждения Рэмси, по крайней мере, были тоньше. А именно: в то время как рыхлый номер один мирового рейтинга Стивен Хендри и сутулый хулиган Ронни О’Салливан боролись за титул Самого Талантливого Игрока В Снукер Из Всех Когда-Либо Рожденных, Рэмси заметил, что два молодых человека стремились к покорению различных высот. Хендри обладал мастерством; О’Салливан вдохновением. Хендри шел на игру как на работу; О’Салливан относился к ней как к искусству. Прилежный ученик Хендри, казалось, выучил геометрию, как выдержки из Евангелия; О’Салливан будто постиг природу Вселенной. Хендри состоял из знаний; О’Салливан из инстинктов. Удивительно, но интуиция всегда вызывает больший интерес, чем богатые знания. (Внутри что-то щелкнуло: разумеется, Лоренс ненавидел О’Салливана.) Взглянув на появившегося у стола Рэмси, Ирина пришла к выводу, что полагаться на знания надежнее — вдохновение может в самый неподходящий момент вас подвести. На этот раз она не аплодировала. Желания не возникало вовсе. Она сложила руки на коленях, решив состоянием покоя продемонстрировать свое умение владеть собой. Вся ее миссия потерпела фиаско, в критические моменты всегда лучше расслабиться. После мучительного расставания с Лоренсом и побега в Ватерлоо без перчаток и зубной щетки под хлипким зонтиком ей ничего, пожалуй, не остается, как найти гостиницу и свернуться калачиком на холодном матрасе. Рэмси нет никакого дела до того, какие сообщения приходят на его автоответчик.

Может быть, все дело было в том, что она единственная ни разу не захлопала в ладоши. А может, у Рэмси наконец включилось шестое чувство. Или, может, он решил воспользоваться перерывом, чтобы проверить голосовую почту. Так или иначе, он повернулся и посмотрел именно туда, где сидела Ирина Макговерн, таким взглядом, словно примеривал цветной шар к лузе.

Рэмси улыбнулся.

Сейчас на турнирах он редко улыбался. Разумеется, нет причины улыбаться при счете шесть — два, будучи почти уничтоженным противником. Но когда он соизволил это сделать, тотчас преобразился не только внешне, но и внутренне, — казалось, стоящий рядом бильярдный стол освещают преломленные лучи, исходящие от его белоснежных зубов. Улыбка передавала не только тепло, благодарность и доброту, чего следовало ожидать, зная его репутацию, но получилась еще и заискивающе-тревожной. На лице читалась не радость и не удовольствие. Чувства были перемешаны — недавний восторг сменился безразличием. Встретившись взглядом с кем-то из зрителей, Рэмси Эктон не мог себе позволить расслабиться, даже если несколько часов назад одержал более значимую победу, чем та, к которой сейчас обязан стремиться.

Возвращенный Ириной взгляд был мягким и ласкающим, впрочем, со стороны могло показаться, что в его мягкости крылось некоторое самодовольство. Она откинулась на спинку сиденья, которое сразу показалось ей более удобным, и закинула ногу на ногу. Сосед, аплодировавший без остановки, посмотрел на нее с некоторым уважением.

Сейчас поведение Рэмси со стороны походило на разбитое сырое яйцо, растекающееся по тарелке. Высокие вибрации, исходившие от него во время первого раунда, снизились до мелодичного перезвона. Движения вместо привычно быстрых стали медлительными, почти апатичными. Ронни ошибся, но на этот раз, когда красный, мягко ложившийся в лузу, внезапно выскочил обратно, Рэмси отнесся к этому холодно. Вместо рискованного он выбрал самый безопасный путь — сделал снукер, при этом белый шар был расположен так близко к желтому, что мешал Ронни сыграть любой из имеющихся красных.

Вот так вот. Ронни любил быструю игру, Рэмси сбивал его, действуя со скоростью улитки. Ронни любил забивать, поэтому Рэмси отрезал ему все пути. Когда Ронни был деморализован, Рэмси стал оставлять в качестве приманки выставленные комбинации, зная, что парень никогда не сможет устоять. Ронни использовал каждую из предоставленных возможностей и промахивался. Мастерское манипулирование соперником зародило у Ирины чувство причастности к происходящему. Рэмси можно было только восхищаться. Его почти ленивые виражи вокруг стола напоминали ей движения его рук в моменты познания ее тела.

Выявив ее среди зрителей, Рэмси фактически нашел самку, необходимую для стратегических целей. В конце концов, не сменив тактику, уставшему сорокасемилетнему самцу не устранить молодого, энергичного соперника. Рэмси никогда не победить О’Салливана силой и агрессией, только хитростью — кошачьей хитростью и коварством. Играть в тот снукер, который О’Салливан презирал: медленный, скучный и подлый. Рэмси хорошо знал свою манеру игры и понимал, что в ней не так. Он знал, что импульсивного игрока легко сбить с толку, в то время как он должен подниматься с места лишь с одной мыслью — забить с первого раза. Он знал, что есть один тактический вариант, который он, будучи молодым дарованием, никогда не практиковал, максимально безопасная игра, именно ее с ненавистью он вынужден принять в зрелом возрасте.