Мир философии

Нужно ли мне после всего особо говорить, что вольными, весьма вольными будут эти вольные умы - философы грядущего, - но и не просто вольными, а и большими, и высшими, и основательно иными, каких нельзя будет ни недооценивать, ни смешивать c другими? Но, произнося такие слова, я и перед ними, да и перед нами, глашатаями и предтечами их, - перед нами, вольными умами! - чувствую долг, обязанность развеять по ветру старое глупое предубеждение, старое глупое недоразумение, которое c давних пор словно туманом заволакивает понятие "вольный ум". Во всех странах Европы, а также и в Америке злоупотребляют теперь этими словами, и кто же? - некая разновидность крайне узких, плененных, посаженных на цепь умов, которые стремятся почти точь-в-точь к противоположному тому, что заключено в наших инстинктах и намерениях, - не говоря уж о том, что перед новыми философами грядущего они будут выглядеть закрытыми окнами и запертыми на засов воротами. Плохо ли, дурно ли, они - из числа нивеляторов, облыжно прозванных "вольными умами"; краснобаи и писаки, они - рабы демократического вкуса c его "современными идеями", все наперечет люди без одиночества в душе, без собственной уединенности, здоровые, крепкие увальни, - не отказать им ни в дерзости, ни в почтенном добронравии, только что они невольники, только что они смехотворно поверхностны, прежде всего со своею склонностью отыскивать в формах прежнего, досуществовавшего до наших дней общества причины всех человеческих несчастий и неурожаев, - при этом истина удосуживается счастливо приземлиться на голову! К чему стремятся они изо всех сил? Учинить на земле всеобщее зеленое раздольное пастбище, - приятное, надежное, безопасное, оно облегчит жизнь всякому; у них две запетых песенки и два затверженных урока - "равенство прав" и "сочувствие ко всем страждущим", - страдания же они рассматривают как подлежащие упразднению. Мы же, обратно, мы, c открытыми глазами и совестливо разбирая вопрос о том, где, при каких условиях мощнее всего взметало голову ввысь растение, именуемое "человек", отвечаем на него так, - всякий раз происходило то в обстоятельствах обратных и противоположных, причем еще требовалось, чтобы риск положения достигал безмерности, чтобы способность изобретать и притворяться под воздействием длительного гнета и принуждения росла и разрасталась до степени дерзновенной утонченности, чтобы жизненная воля возвышалась до самой абсолютности власти, - мы полагаем, что жестокость и насилие, рабство, опасности, подстерегающие на улицах и в сердцах, скрытность, стоицизм, соблазны и гнусное вероломство во всех видах, вообще все зло, ужасное, тираническое, все хищническое и змеиное, что только пристало к человеку, что все это так же хорошо служит целям возвышения животного вида "человек", как его противоположность, - говоря это, мы не сказали всего, не досказали даже и необходимого, и мы, говоря и безмолвствуя, во всяком случае находимся сейчас на другом конце любой современной идеологии, любых стадных чаяний, - должно быть, мы их антиподы? Чудо ли, что мы, "вольные умы", что мы не самые сообщительные умы? Что мы не во всех отношениях спешим поделиться тем, от чего только не способен освобождаться ум и к чему только его тогда не понесет! Что же до рискованной формулы "по ту сторону добра и зла", то она хотя бы оберегает нас от путаницы: мы - не то, что "libres penseurs" [16], "liberi pensatorb, "вольнодумцы" и как только не именуют себя досужие адвокаты "современных идей". Не в одном царстве духа как у себя дома, на худой конец как в гостях, мы не раз спасались бегством из теплых уютных уголков, куда пытались завести нас молодость и происхождение, случайные встречи c людьми и книгами, предпочитания и пред-ниспровержения, даже само утомление странствий; озлобляясь на любые приманки, чреватые отношениями зависимости, в чем бы они ни таились, - в почестях, богатстве, чинах или вдохновении чувств, - мы благодарствуем и нужде, и переменчивым недугам, потому что они избавляли нас от очередного правила и связанного c ним "предрассудка", благодарствуем богу, черту, овце и червю в нас самих; любопытные до порочной чрезмерности, мы изыскатели до жестокосердия, у нас пальцы, безрассудно ухватывающие непостижное, у нас зубы, рвущие, и желудки, переваривающие непереваримое; мы не прочь заняться любым ремеслом, требующим острого ума и остроты чувств, благодаря переизбытку "вольной воли" готовы идти на любой риск, на любую авантюру, мы c передними и задними душами, до конечных намерений которых едва ли кто доглядит, c передними и задними планами, до края которых едва ли кто добежит; скрытые под покровом света, мы завоеватели, хотя и подобные наследникам и расточителям, мы собиратели и упорядочиватели c раннего утра и до позднего вечера, скопидомы своих сокровищ и своих ящиков письменного стола, набитых доверху, расчетливые в выучивании и забывании, изобретательные в создании схем, порой гордящиеся скрижалями категорий, порой педанты, порой ночные совы труда даже в самый светлый полдень, и даже пугала по потребности, - а сегодня есть в том потребность: постольку, поскольку мы прирожденные привороженные ревностные любители уединения, нашего же собственного глубокополуночного, полдневного уединения... Вот что за порода людей мы, вольные умы! Может быть, и вы в том же роде, вы, грядущие, новые философы?..