— Матери всё можно!
— Нет, — спокойно ответил Гаор. — Матери этого не показывают. Ни отцу, ни брату, ни другу. Здесь, как перед Огнём, Старшая Мать. Один на один, и Огонь не судьёй, а свидетелем.
И Нянька отступила.
— Смотри, Рыжий. Не бери лишнего. Помни, кто ты.
— Помню, Старшая Мать. Я
Нянька отвернулась и ушла. Гаор закрыл за ней дверь и повернулся к молча ждущему его слов Тихоне.
— Обернись.
Тихоня осторожно повернулся, прижался спиной к стене.
— Не думал, что оттуда на сторону продают, — усмехнулся Гаор. — Вместо «печки», что ли?
Тихоня пожал плечами.
— Мне не сказали, и я не спрашивал, — ответил он со спокойствием обречённого и горько скривил губы в усмешке. — Такая уж судьба наша: не по своей воле жить.
Гаор кивнул.
— Когда проклеймили?
— В пять, — ответил Тихоня. — А может, в шесть. Семи не было, это точно помню.
— Амрокс? — догадался Гаор.
— Да. Ты…? — вдруг сообразил Тихоня. — Ты оттуда же?
— Я нет. Мать из Амрокса, — ответил Гаор.
За разговором незаметно для себя Тихоня отлепился от стены и подошёл, остановившись в двух шагах. Как раз для негромкого разговора, когда ещё неясно: обнимемся или подерёмся.
Постояли молча, глядя уже в глаза. Не узнавая, а договариваясь.
— Так, пацан, — решительно сказал Гаор. — Здесь ты кто? Что о тебе знают?
— Я Тихоня. Домашний раб. Готовил, убирал, одежду гладил, почту разбирал, — Тихоня боялся поверить, но старался подыграть.
— Годится, — кивнул Гаор. — Я раб-телохранитель и шофёр. Привозил своего хозяина к твоему. Пока они пили-ели, да свои разговоры разговаривали, мы…
— Мы на кухне сидели, — мгновенно подхватил Тихоня. — И я тебе…
— Стоп, — остановил Гаор. — Больше никому ничего не нужно. Остальное только наше. Камеры…
— Не было, — перебил его Тихоня и улыбнулся. — А что у кого там было, забыли, как не было.
— Идёт, — согласился Гаор и протянул руку. — Давай пять, пацан. Будем жить.
И Тихоня ответил на рукопожатие.
— Так, пацан, — уже другим, обыденно деловым тоном заговорил Гаор. — Открывай ворота, я сейчас фургон загоню.
— Ага, — готовно согласился Тихоня.
А на дворе валил частый крупный снег, и ни звёзд, ни луны. Гаор сел за руль. Тихоня стоял у дверей и еле успел увернуться от фургона. В гараже они уже вдвоём смели с фургона снег. Мыть пол не стали.
— Снег в сток смети, пусть тает да стекает. А остальное всё завтра.
— Ага, — согласился Тихоня.
Неужели вот так, легко и просто, всё решилось? И он будет жить, не подстилкой, презираемой всеми и обречённой на мучительную насмешливую смерть, а как все, как он прожил весь сегодняшний день? Первый его нормальный, человечески нормальный день. И… и правы древние: «Всё сделанное тобой вернётся к тебе. Добро добром, а зло злом».
— Всё, — Гаор оглядел гараж и пошёл к двери. — Айда на отдых.
— Айда, — уже совсем свободно ответил Тихоня.
Гаор выпустил его из гаража, выключил свет, вышел сам и закрыл на щеколду дверь. Валил густой плотный снег, и сквозь него с трудом пробивался тёплый жёлтый свет кухонного окна. На этот свет они и пошли.
В кухне их встретила Большуха. Ворча, что совсем без ума надо быть, так допоздна работа
ть, а то тебе завтра дня не будет, она поставила перед ними миски с кашей.— Я же уже ел, — удивился Тихоня, садясь к столу.
— Лопай, когда дают, — хмыкнул Гаор. — Спасибо, Мать.
— Сам лопай. Ишь, повадились на ночь глядя приезжать.
— А кто ещё? — поинтересовался между двумя ложками Гаор.
— А хозяин. Тоже вот так в ночь совсем, все уж спали, приехал. Как скажи, с войны. Сам-то теперь сутки как спит. А тебе работа
ть с утра.Гаор, сыто отдуваясь, отвалился от стола. Посмотрел на Тихоню.
— Спать иди, Рыжий, — сказала Большуха. — А ты, малец, на полати лезь, завтра уж по-настоящему устроим. Давай-давай, Рыжий, не щурься, ни того, ни этого не отломится.
— Это как ты догадалась? — изумился Гаор, тяжело поднимаясь из-за стола. — Ладно, Мать, в душ я тогда завтра.
— Грязное только на прожарку скинь. А завтра
Тихоне очень хотелось спросить про душ, и что это такое
Коррант спал, просыпался, что-то ел, пил и снова засыпал. И окончательно проснулся в своё обычное утреннее время, но через двое суток. Что определил по будильнику с календарём у изголовья. Полежал, прислушиваясь к утренним усадебным шумам. Судя по ним, всё в обычном порядке. Он потянулся, с наслаждением ощущая себя здоровым, сильным и… почти молодым.
И словно почувствовав его пробуждение, открылась дверь и вошла Гройна с подносом.
— Доброе утро, мой муж, — улыбнулась она. — Была ли благополучной твоя дорога?
— И тебе доброго утра, моя жена и мать моих детей, — ответил продолжением старинного приветствия Коррант, садясь в постели. — Ну, и как вы тут?
Гройна поставила перед ним поднос с кофе и присела на край кровати.