Мир Гаора. 5 книга. Ургайя

Спорить и доказывать, что он взрослый, Тихоня, разумеется, не стал. И потому, что никто за него не заступился, а один против всех ничего ты не докажешь, и смутно догадываясь, что именно здесь считается главным признаком взрослости, а вот тут лучше считаться молодым и неопытным, а то догадается кто-нибудь о чём-нибудь, и всё тогда, всему конец.

И все вокруг то и дело поминали Рыжего. Что у Рыжего не забалуешь, что нрав у Рыжего горячий, и на руку он быстрый, а рука тяжёлая. Может, и нарочно пугали, но когда все вот так, в один голос и об одном, то… поневоле задумаешься. Слово-то хозяйское только хозяин и переменит. Хозяин-то, оказывается, с самого начала в Аргат ехал за новой машиной и подсобником в гараже. Машина вот она, в гараже стоит. А подсобник он самый и есть. Помогая перетаскивать душистое приятно колючее сено, Тихоня невольно вздохнул. Он бы с охотой остался помогать Сивко или любому другому, но… «Не наша воля, живи как велено», — повторял садовник в Амроксе. И вдруг Тихоня с ужасом понял, что встреча с Рыжим смертельно опасна для него. Ведь это остальные, або, не знают, что такое домашний раб, когда нет хозяйки, а только хозяин, а раз, как ему уже нарассказали, что Рыжий — шофёр, всё про город и городскую жизнь знает, из самого Аргата привезли, а тот и там водилой был и знает, как офицерскую форму гладить, то Рыжий-то непременно догадается и тогда… тогда всё, конец. Или сам пришибёт, или остальным скажет, и тогда его все вместе придавят, или… или оставит своей персональной шестёркой и подстилкой. Тогда не убьют, но ты сам жить не захочешь.

Под эти не очень весёлые мысли на дворе стемнело, снег стал синим, а над забором сквозь облака показалась расплывчатая луна.

— Всё, паря, — Сивко удовлетворённо оглядел улёгшихся в своих стойлах коров. — На сегодня всё мы исделали, шабашим.

— Ага, — выдохнул Тихоня.

Сивко покосился на него и хмыкнул.

— Не бойсь, не поедет он в ночь. Да и ветер вон опять, того и гляди завьюжит. Заночует Рыжий в посёлке.

— А чего же и нет, — кивнула Балуша. — Сивко, тряпки все я развесила. Айда, мужики.

Вместе с ними Тихоня вышел во двор, по которому уже спешили к кухне остальные. И вместе со всеми, уже совсем успокоившись, Тихоня вошёл в кухню, где светло, тепло и пахнет едой. Вместе со всеми разделся, вымыл руки и сел за стол. Миска с дымящейся кашей, толстые ломти хлеба, кружка с молоком. Смешно, но он сегодня впервые увидел, откуда молоко берётся. И попробовал парное молоко. До этого только читал, а тут…

— Давай, — протянула к его миске руку Большуха, — подложу тебе. И чо вы из Аргата все такие голодные? Рыжего как привезут, тоже никак наесться не может.

— А вот фуа-гра ты сготовить сможешь? — вдруг спросила беловолосая девочка.

Тихоня, поблагодарив, принял миску с добавкой и только тогда ответил:

— А гусиная печёнка есть? Особая?

Девочка покраснела, а Тумак засмеялся:

— Гуся-то найти можно. Как, Старшая Мать?

— А чем она особенная? — заинтересовалась Жданка.

— Для фуа-гра гуся по-особому откармливают, — стал объяснять Тихоня. — Специальными орехами, а держат гуся в мешочке. И ещё его бьют, чтоб печёнка распухала.

— Ни хрена себе, — изумились остальные.

— Это где ж в Аргате гусей так держат?

Тихоня пожал плечами.

— Не знаю. Хозяин мой, позапрошлый, покупал два раза. В баночке. Она очень дорогая. И возни много.

— Так что, Малуша, без ентого обходись.

— Ещё и животину бить.

— Не по-людски это.

Тихоня незаметно перевёл дыхание. Приготовление фуа-гра он представлял весьма смутно.

Он допил молоко и теперь, пожалуй, впервые в своей жизни сидел вот так за общим дружелюбным столом. Все доели, посуду свалили в таз и залили водой. Женщины достали шитьё, мужчины сигареты. Даже айгрин, да, правильно, Джадд — он же палач здешний! — вместе со всеми. Совсем маленького мальчика, что за едой сидел на коленях у Джадда — неужели сын? хотя, похож, и почему бы и нет, — унесла женщина, а зовут её… да, Цветна, какие имена смешные у всех, если понятные, а когда непонятные, это значит аборигенские, интересно, а как они сами себя называют, не аборигенами же, слово это книжное, и не лохмачами, это обидно, просто поселковыми, или рабами? …

— Э, парень-то спит уже, — смутно доносилось издалека.

— Куда его?

— А на полати.

— Ну да, без Рыжего повалушу его трогать не след.

— А куды там ещё лежак встроишь?

— А на Лутошкино место ежели?

— Кто об чём…

— А кура о цыплёнке.

И смех.

Он слышал, не понимая и не стараясь понять. В голосах не было вражды, так что пусть говорят. Ноют мышцы, но эта боль не от побоев, не злая боль…

— Хозяин-то седни…

— Ага, как лёг, так и спит.

— Умотал Аргат.

— Как с войны тады, помнишь?

— Ну да, трое суток. Попьёт, поест, глаза в зажмурку и опять.

— Ну, и пусть себе спит. Ты чо, без его слова работы себе не найдёшь?