Мир Гаора. 5 книга. Ургайя

Сбрасываются на спинки кресел кружевные и меховые накидки, расстёгиваются пиджаки, ослабляются, а то и вовсе срываются галстуки. Наступает время новогоднего безудержного разгула, когда всё всем можно. Именно поэтому военным в новогоднюю ночь не просто предписано быть в партикулярном, а запрещено надевать форму и награды. Дабы не опозорить их недостойным поведением, а заодно и обеспечить необходимую для веселья анонимность. Но студенты традиционно в своих парадных мундирах. Им можно.

Вон как раз в углу разбушевалась такая чисто студенческая компания. Кричат маловразумительные тосты, о чём-то спорят, смеясь и ругаясь одновременно. И девушки с ними тоже в мундирчиках. Торса с Моорной переглядываются с понимающими улыбками: когда-то и они так же, а сейчас… нет, они и сейчас очень даже и весьма, и вон уже к ним спешат кавалеры. Не на ночь, так хоть на танец.

Три танца подряд, и надо передохнуть. Промочить горло, покушать, сбегать в дамскую комнату, снова покушать. Великолепный вечер неумолимо становится великолепной ночью. Но чего так студенты расшумелись?

Моорна и Торса одновременно с большинством веселящихся разворачиваются к студенческому столику. Студенты — они такие, всегда что-нибудь этакое учудят, о чём весь год можно будет сплетничать и восхищённо осуждать.

За студенческим столом встаёт, а затем просто вскакивает на стол молодой, но какой-то помятый юнец в распахнутом университетском мундире, вздымает над головой, расплёскивая содержимое, бокал и запевает:

— За тех, кто далёко, мы пьём, за тех, кого нет за столом…

Стол подхватывает пьяной задорной разноголосицей.

— А кто не желает свободе добра, того не помянем добром…

Шум в зале опадает. Запрещённую песню все знают, но петь… публично… зачем? А запевала старается вовсю, многозначительно делая паузы на месте дважды запрещённых имён.

— За… что ныне живёт на чужбине и горсточку верных при нём.

И:

— За славного… любимого всеми, что нынче сидит под замком.

А самые опасные строфы поют полностью:

Свободе — привет и почёт.

Пускай бережёт её разум.

А все тирании пусть … возьмёт

Со всеми тиранами разом!

И эту:

Да здравствует право читать,

Да здравствует право писать.

Правдивой страницы

Лишь тот и боится,

Кто вынужден правду скрывать. (Роберт Бёрнс «За тех, кто далёко»)

Зал ещё после первой строфы дружно перестаёт обращать внимание на студентов, подчёркнуто занявшись едой и тихими приватными разговорами. Но почему молчит оркестр? Моорна, невольным жестом поправив очки, замаскированные искрящейся полумаской, внимательно оглядывает запевалу и наклоняется к Торсе.

— Он дурак или псих?

Торса, полуприкрываясь бокалом, окидывает поющих быстрым всё замечающим взглядом и со злой насмешкой отвечает:

— Он на работе. При исполнении служебных обязанностей. Выпьем за доверчивых дурачков.

— Выпьем, — кивает Моорна и снова уже по-другому осматривает зал. — А вон и его напарник. За третьей колонной. Отслеживает и регистрирует реакцию.

— И ещё по залу бродят, — фыркает Торса. — Нашли время и место! Зачёт у них в училище, что ли?

К их столику вдруг подсаживается юный красавец в дорогом явно непокупном, пошитом на заказ костюме, с бриллиантами во всех положенных мужчине украшениях.

— Какая вдохновляющая песня, девушки! Давайте подпоём.

Торса укоризненно качает головой и увещевает незванного гостя по-матерински участливо:

— К нашему столу и с такими предложениями. Ай-я-яй, молодой человек, ну, разве можно так не разбираться в людях?! У вас будет незачёт по практикуму.

А Моорна снова поправляет очки и говорит тоном строгой, но справедливой учительницы:

— А не пошли бы вы, молодой человек, — и старательно выговаривает длинную, услышанную когда-то от Гаора фразу.

Юнец оторопело хлопает глазами. За его спиной из ниоткуда возникает официант, шепчет что-то на ухо и исчезает. Юнец смущённо краснеет, рассыпается в извинениях и тоже исчезает. За соседним столиком Моорне беззвучно аплодируют несколько мужчин в штатском, но с военной выправкой, а их спутницы от души смеются и одобрительно кивают. Моорна, шутливо пародируя артистку, раскланивается.

— Ну и лексикон у тебя! — от души хохочет Торса. — Так даже моя редакторша не умеет. Где подцепила?

— Да, был у нас… один … ветеран, — не слишком охотно отвечает Моорна. — Стали как-то шкафы передвигать. Ну, он и высказывался. Правда, потом извинился. А я запомнила. А что этому сказал официант?

— Да ничего особенного. Чья я дочь. А у отца здесь вполне приличная часть в совладении. Да и не по зубам он такой шушере. Но ты молодец, такие обороты и на память с одного раза, — с искренним восхищением качает головой Торса. — Да, армейский фольклор — это вещь. Потом повторишь мне, а то я не всё запомнила.

— Конечно, — радостно соглашается Моорна. — Будешь отбиваться от своей редакторши.