Мир и война

Ранней осенью того же года он ехал как-то в трамвае, на передней площадке прицепного вагона. А на задней моторного стояла девушка, и они смотрели друг на друга. И Юрий вдруг почувствовал, что она та самая, которую он, быть может, давно искал и не находил… И она поняла и ответила тем же… А потом вскоре они сошли — она и какая-то женщина, наверное, ее мать…

От Ары он вдруг получил сумбурное письмо — о каких-то несбывшихся мечтах и поруганных чувствах. Концовку вообще не сразу уразумел — там было написано: «…никогда, все-таки, не думала, что ты окажешься таким Гарольдом Ллойдом». А когда сообразил, что к чему, это его и насмешило, и немного тронуло: он тоже не читал байроновского «Чайльд Гарольда», но, конечно, никогда не спутал бы его со знаменитым американским комиком, один или два немых фильма с которым видел еще в детстве в кинотеатре «Унион». Либо Ара в таком волнении писала, что перепутала имена, либо… Что ж, в конце концов, в школе Байрона не проходили, да и училась она так давно…

(Под новый 1993-й год мне приснились вдруг обе сестры — Ара и Эльвира. Приснилось их жилище, куда я так и не зашел после войны, жалкие две комнатушки. Женщины выглядели вполне сносно для своих лет, мы о чем-то мирно беседовали — не помню о чем, и я проснулся с приятным чувством исполненного долга: все-таки повидал старых знакомых…)

Отнюдь не заменяя собой действенную практику, временами, как и раньше, посещали Юрия эротические видения. Вернее, он сам вызывал их, но, опираясь при этом не на свой весьма скромный опыт, а по-прежнему используя прочитанное в книгах и добавляя, экспромтом, нечто, возникающее в его распаленном воображении.

Теперь, когда мы вступили с весьма значительным запозданием на всеобщую стезю легальной эротической свободы в искусстве, я с некоторым интересом замечаю, что тогдашние альковные мечтания Юрия удивительно совпадают со многими сюжетами и кадрами таких кинофильмов, как, скажем, «Фанни Хилл», «Калигула», «Аморальные истории»… Что они просто сколок того, что описано в «Истории О», в «Ксавьере», в «Записках джентльмена Викторианской эпохи»… И это свидетельствует, во-первых, о том, что ничто, увы, не ново под луной, а во-вторых, о достаточно богатом воображении моего героя, который, возможно, сумел бы, доведись ему этим заняться, не слишком отстать в литературном изображении эротических сцен от таких признанных мастеров этого дела, как Джованни Казанова, преподобный Ллеланд, маркиз де-Сад, Генри Миллер, а позднее Джеймс Болдуин, Гарольд Роббинс. А также от двух мало кому известных дам российского розлива, родившихся задолго до революции 1917 года, — Екатерины Бакуниной и Л.Зиновьевой-Аннибал. Впрочем, большинство из них — просто мальчишки и девчонки, в сравнении с нынешними литераторами обоего пола, ба-альшими доками по части секса.

В то же время порнография в ее, так сказать, обнаженном (куда уж обнаженней!) виде действовала на Юрия слабее. В этом он убедился, когда много лет спустя, начав выезжать «за бугор», смотрел там порнофильмы. (Его жена Римма просто неприлично хохотала на одном из таких фильмов, глядя на нелепо-суетливые действия партнеров на экране. Ее смеху громко вторил сосед по ряду — полупьяный рыжий шотландец. Остальные пять зрителей хранили стойкое молчание…)

Интересная, все-таки, штука критерии вообще и мерка того, что называть порнографией, в частности. Ну, хорошо, порнография (от греческого «порнос» — развратник) — это непристойное, циничное, бесстыдное, непотребное, наконец, изображение сексуальной жизни. Но, во-первых, что считать таковым — обозначенным всеми употребленными выше эпитетами? И кому решать? Кто судьи?.. Если моя покойная мама — то уменьшительное от слова «грудь» уже вызывало у нее недовольную гримасу. А если, к примеру, мой друг, журналист Валя — то его не проймешь и куда более определенными терминами, а также их графическим или словесным описанием. Кроме того, одно и то же изображение может, в зависимости от вкуса, ума и таланта «изобразителя», выглядеть и свято, и святотатственно, вызывать отвращение или удовольствие, приятие или отталкивание.

Взять те же квази порнофильмы, которые еще можно определить как «очень эротические». «Калигула», к примеру. Не берусь говорить за других, о себе же скажу, что своими сценами любого вида сексуальных излишеств он не вызывал естественного, казалось бы, возбуждения, но совсем наоборот — ужас перед жестокостью и вседозволенностью одних (одного) по отношению ко всем прочим и перед полной беспомощностью последних. Иными словами, вызывал, если хотите, социальный протест.

Или другой фильм под названием «Аморальные истории». Кстати, без всякой иронии: действительно, вроде бы аморальные. Но почему же, когда смотришь, как в первой истории юноша на берегу моря, между скалами, учит невинную девушку оральному сексу (фу! — воскликнут пуристы, иначе говоря, чистоплюи), это не вызывает ни неприятия, ни, тем более, опять же того самого возбуждения? Скажу больше: вся она какая-то тургеневско-набоковская, эта киноновелла.