Мир и война

прошла зима… настало лето —спасибо партии за это!..

Настало лето 1941-го года, а с ним и очередные экзамены.

Окончание третьего курса было обмыто в ресторане «Москва» на Невском — с Мишей, Саней, Димой, которые вообще не пили вина, а также с Вовкой Микуличем и Краснощековым, которые пили не меньше Юрия. Если не больше.

По выходным ездили примерно в том же составе за город: в Ораниенбаум и Петергоф, в Павловск и Гатчину. Глазели на парковую архитектуру, на дворцы и фонтаны и мечтали (все, кроме Сани Крупенникова — у него была раз и навсегда его Оля) познакомиться с какой-нибудь этакой, особенной, с которой или на всю оставшуюся жизнь, или хотя бы на одну ночь, но чтобы у нее все для этого было: и длинные ноги, и желание, и умение, и, главное, отдельная комната.

Впереди ждали каникулы, но перед ними еще летняя войсковая стажировка — в автомобильных частях. Юрий был рад, что откладывается отъезд в Москву: не привлекало снова торчать на даче, не хотелось и в городе — никуда не тянуло. Даже, казалось, померкло столь тщательно возводимое — в мыслях — здание дружбы: с Милей, с Соней, с… А больше почти уж никого не осталось.

Вскоре слушатели третьего курса стали разъезжаться на стажировку в войска. Вместе с Саней Крупенниковым и несколькими слушателями из другого учебного отделения, Юрию было назначено отправиться с Варшавского вокзала под Минск, в военный городок Ново-Борисов.

На пути туда чуть не на каждой станции видели они встречные составы из товарных вагонов, в которых везли не грузы и не скот, но людей и, сначала этого не было заметно, а потом поняли: под охраной. Кто-то объяснил: эстонцев выселяют в Сибирь — не всех, конечно, а тех, которые враги… И снова — в который раз — ничто не дрогнуло в их сердцах: нехорошо, разумеется, но, значит, так нужно в интересах государства… (Да и что поделаешь?.. Плетью обуха, как известно, не перешибешь. Лес рубят… и так далее…)

Но в том-то и дело, что ни о каком обухе, а тем более о плети и не думали — просто принимали как должное.

В автомобильном полку, куда прибыли, их разместили в солдатской казарме. Дел почти не было, заниматься с ними особой охоты ни у кого не наблюдалось. Поторчали в штабе полка, в штабах батальонов — ну, что там увидели? Писари пишут, начальники подписывают, печати ставят…«Разрешите войти?.. Разрешите доложить?.. Разрешите выполнять?.. Есть!..» Жара жуткая — за тридцать градусов…

Посмотрели на технику: автомашины, как одна, старые — «газики-АА» — почти все на колодках стоят — резину экономят; на ходу лишь несколько хозяйственных, а также учебные. На учебных и начали заниматься практической ездой вместе с новобранцами полка. Как-то вечером на неровной дороге Юрий чуть не перевернул машину, в кузове которой сидело с десяток бойцов, а также Саня Крупенников. (Видела бы его тогда милая Оля!) Но все обошлось благополучно. Лейтенант, сидевший с ним рядом в кабине, заорал:

— Крути баранку, твою мать!.. Да не туда — в сторону наклона!

На всю жизнь запомнил с тех пор Юрий это незыблемое правило. Однако не во всех жизненных ситуациях оно, увы, помогало…

И вот — первое воскресенье после прибытия. Жара не спадает. Юрий и Саня встали попозже, в столовую решили не ходить: позавтракать своими запасами из ларька. Заниматься ничем не хотелось, да и нечем. Даже на разговоры не тянуло. Вышли их казармы, разделись до трусов (широких, черных, сатиновых), разлеглись под солнцем на траве. Такое впечатление, что, кроме них, вокруг ни одной живой души. Дружно прикорнули. Проснулись не то сами по себе, не то от самолетного гула.

— Разлетались сегодня, — сказал Юрий. — С самого утра.

Саня обстоятельно объяснил — он вообще был и остался очень обстоятельным:

— А ты чего хочешь? Граница ведь недалеко. Теперь, правда, подальше, чем раньше, но все равно. На границе выходных нет, имей в виду.

— На границе тучи ходят хмуро, — сказал Юрий словами песни. — Хорошо, что мы не пограничники.

Саня встал, потянулся.

— Пойду водой поплещусь, — объявил он. — Совсем сомлел. Ты тоже на солнце-то не очень…

Юрий его не послушал. Саня довольно долго не возвращался, Юрий снова задремал. И тут его кто-то сильно тряхнул за плечо. Он открыл глаза — над ним стоял Саня. Хотелось ему сказать, чтоб не трогал и шел в одно место, но тот опередил.

— Война! — крикнул он. — Вставай!

— Какая война? Хохмач!

— Война, тебе говорят! Немцы по всему фронту перешли границу… Вероломно…

— Где?

— По радио передали… везде… Литва, Латвия, Белоруссия, Украина… Идут бои… Ничего… два-три дня — мы их отбросим. Пух и перья полетят!

Вскоре в полку была объявлена боевая тревога. Автомашины стали снимать с колодок — добрая половина моторов не заводилась; выдали оружие — не всем, только нескольким командирам. Оружия почти не было.