Читаем Мир и война полностью

(Юрий долго не мог забыть этого лейтенанта, погибшего, скорее всего, в те месяцы под Москвой, в числе прочих миллиона ста двадцати тысяч, составивших, по последним данным, так называемые «безвозвратные» потери. В плане относительном это выглядело как 5–6 наших на одного немецкого солдата. Потерями «возвратными» считались раненые; о пленных, их насчитывалось уже тогда около двух миллионов, вообще речь не шла: их не должно было быть. Так повелел будущий генералиссимус Сталин…

Однако, когда Юрий сам надел полевую форму, он тоже начал — словами и взглядом — «грешить» против тыловиков. За пистолет, правда, при этом не хватался.)

Дома у Ольги была не только кое-какая еда, но и немного спиртного. Пить она не стала, как и Ася Белкина незадолго до этого, но ела с охотой и говорила больше не о том, что сейчас произошло, а вспоминала школу, их класс, Костю Садовского.

Юрий хватанул все, что было в бутылке, граммов двести, попросив налить в стакан — осталась привычка со времен ленинградского кафетерия, куда еще так недавно регулярно заходил перед тем, как отправиться в клуб на танцы, и потом тоже по привычке полез к Ольге с недвусмысленными предложениями, кои были отвергнуты спокойно и сдержанно, без лишних упреков или объяснений. Он смирился, но стало скучно, захотелось спать, тем более завтра вставать ни свет, ни заря, да и комендантский час скоро. У него, правда, был пропуск, но он не признался, а сказал, что пора идти. И ушел. Отказ Ольги казался обиднее, чем оскорбление, нанесенное пьяным лейтенантом, чем собственный испуг.

Зато сейчас мог спокойно шагать по темным безлюдным улицам, и если встречался патруль или кто-то, обладающий, как и он, ночным пропуском, прямой угрозы они не представляли. Воздушного налета в эту ночь тоже не было…

В начале сентября вернулась из-под Серпухова Миля: у нее в институте начались занятия.

Все свободное время Юрий теперь проводил в ее комнате, ставшей намного просторней: родители после долгих колебаний уехали в эвакуацию, взяв с дочери слово, что, если только положение под Москвой станет хоть чуть-чуть хуже, она немедленно приедет к ним в Казань. Юрий поклялся, что обеспечит эту возможность: достанет билет или — как это называется? — талон на эвакуацию.

У Мили по-прежнему гостей бывал полон дом. (Точнее, единственная комната.) Кроме Юрия, Костя Садовский — он учился на одном курсе с Милей, а также другие сокурсники: светловолосая маленькая Аня, с лучистыми глазами и острым, едким языком; крупная, нескладная, с мясистыми щеками и добрым приветливым взглядом, Рая. Заходила Лида Огуркова, заходил Мишка Брукман — тоже из Юриной школы: вскоре он погибнет на фронте, так и не узнав, выйдет или нет его отец на волю из нашего лагеря; заглядывала ленивая домоседка Соня — она ходила в тот же юридический институт, но, по словам очевидцев, больше курила в коридорах, чем бывала на лекциях. Из Милиных сокурсниц не хватало, пожалуй, Изы Кедриной, которая так и не ответила два года назад на юрино достаточно лирическое послание, но Юрий (ох, эти ветреники!) даже о ней не вспомнил. Впрочем, Миля сама сказала ему, что Иза еще в июле уехала со всей семьей на Урал.

Почти на глазах у Юрия в большой Милиной комнате происходила еще одна трагедия — личная.

Дело в том, что толстуха Рая с первого курса, еще до войны, отчаянно влюбилась в Костю Садовского. Тот же не отвечал взаимностью, хотя был достаточно любвеобилен, что причиняло вдвое больше мучений бедной Рае. В числе его избранниц находилась и Лена Азарова, с кем он несколько лет назад учился в одной школе. Сейчас та была в университете. Роман с Леной больше всего огорчал Раю: в ней она видела самую серьезную соперницу.

Вскорости произошло вот что. Как-то в институте во время лекции у Кости случился припадок: он упал на пол, начались судороги. Что с ним было, он не помнил, ему подробно не рассказывали, но догадывался, и это вызывало страх перед будущим, подавленное состояние, когда не хотелось ничего: ни учиться, ни любви, ни жить.

В те дни и месяцы, в которые он ежеминутно ожидал повторения припадка или чего-то худшего, Рая была самым верным и преданным его другом-утешительницей и ангелом-хранителем, целительницей и просто Женщиной.

Перейти на страницу:

Все книги серии Это был я…

Черняховского, 4-А
Черняховского, 4-А

Продолжение романа «Лубянка, 23».От автора: Это 5-я часть моего затянувшегося «романа с собственной жизнью». Как и предыдущие четыре части, она может иметь вполне самостоятельное значение и уже самим своим появлением начисто опровергает забавную, однако не лишенную справедливости опечатку, появившуюся ещё в предшествующей 4-й части, где на странице 157 скептически настроенные работники типографии изменили всего одну букву, и, вместо слов «ваш покорный слуга», получилось «ваш покойный…» <…>…Находясь в возрасте, который превосходит приличия и разумные пределы, я начал понимать, что вокруг меня появляются всё новые и новые поколения, для кого события и годы, о каких пишу, не намного ближе и понятней, чем время каких-нибудь Пунических войн между Римом и Карфагеном. И, значит, мне следует, пожалуй, уделять побольше внимания не только занимательному сюжету и копанию в людских душах, но и обстоятельствам времени и места действия.

Юрий Самуилович Хазанов

Биографии и Мемуары / Проза / Современная проза / Документальное

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза