Мир на краю бездны

Все-таки от того, кто наносит первый удар, зависит слишком многое, чтобы игнорировать этот фактор. Поэтому согласимся с М. И. Мельтюховым в том, что рубежи 1944 г. были вполне достижимы уже в 1941 г. в случае «упреждающего удара». Но вот дальнейший рывок на Берлин — под вопросом. Во-первых, Советская армия еще не имеет опыта, который она приобрела в 1941–1944 гг., и, следовательно, менее эффективна и в наступлении, и в обороне против немецких контрударов. А они были чувствительными и в 1944–1945 гг. Во-вторых, нет Второго фронта. Американские войска еще не высадились даже в Британии. Но, Черчилль может развивать действия на материке со стороны «мягкого подбрюшья Европы», занимая скромным количеством дивизий Балканы, откуда отводят свои войска немцы. Шансы Сталина в этих условиях захватить всю Европу не выше, чем в 1944 г. Положение Германии не столь безнадежно. Вполне естественные опасения Черчилля получить господство Сталина в Европе могли склонить его к сепаратным переговорам с Гитлером, что, в свою очередь, могло способствовать и готовности Сталина к выгодному миру, особенно после крепких контрударов вермахта. В случае взаимной неуступчивости Черчилля и Гитлера Рузвельт получил бы время для того, чтобы вмешаться в европейскую войну. В этом случае неизбежен был бы принципиально тот же исход дела, что и в 1945 г. — раздел Европы меду Западом и «социалистическим содружеством», хотя конфигурация раздела могла бы быть иной. Но очевидно, что если бы первый удар нанес Сталин, то количество жертв и разрушений, которые принесла человечеству Вторая мировая война, было бы меньшим. Да и сама война была бы короче.

Сталин ошибался, когда не верил, что Гитлер может попытаться осуществить летом 1941 г. блицкриг с целью полного уничтожения СССР. Достижение этой цели казалось невероятным. Был ли у Гитлера шанс разгромить СССР до зимы 1941 г.? Известно, что подойдя к Москве, вермахт уже выдохся. Но и советские резервы, которые позволили нанести сильный контрудар, были сформированы к декабрю 1941 г. В конце ноября — начале декабря ситуация висела на волоске. В таких условиях большую роль имели такие факторы, как наступление осенней распутицы, которое замедлило движение немецкой техники, а затем — морозы. Если бы война началась на месяц раньше, это увеличило бы шансы Гитлера. Но если бы Гитлер сохранил прежнее намерение начать войну в середине мая, ему пришлось бы отказаться от наступления на Балканах. Это значит, что в разгар войны с СССР британцы и греки, при возможной поддержке югославов, могли бы развернуть наступление против лишенной надежной защиты Румынии. Это было весьма серьезной угрозой. Пришлось бы перебрасывать силы, жизненно необходимые на восточном фронте, в Румынию. Это снизило бы шансы Гитлера дойти до Москвы. Только заключение германо-британского мира, которого так опасались в Москве, теоретически могло бы дать Гитлеру возможность дойти до советской столицы не в ноябре, а в октябре. Но и падение Москвы в ноябре 1941 г. еще не означало распада СССР, хотя и делало ситуацию более тяжелой. Резервная столица была готова в Куйбышеве. К тому же, в случае, если бы военная тревога мая 1941 г. сразу закончилась бы войной, группировка советских войск не была бы выдвинута к самой границе, в большей степени соответствовала бы задачам обороны, что, как минимум, помогло бы сохранить от немедленного разгрома Западный фронт. А это, в свою очередь, опять делало проблематичной победу Гитлера до ноября 1941 г. При всех возможных вариантах развития событий положение Гитлера после нападения на СССР было безысходным. Собственно, безысходным это положение стало во время майской военной тревоги 1941 г., когда Сталин начал необратимое выдвижение Красной армии к западным границам.

Но Суворов утверждает, что фюрер и нанес удар по Сталину от безысходности: «Гитлер решил, что ждать больше не стоит. Он начал первым, не дожидаясь удара освободительного топора в спину»[986]. Единственное основание для утверждения, будто Гитлер боялся удара со стороны Сталина уже в 1941 г. — нацистская пропаганда. 21 июня был составлен меморандум, в котором излагалась германская позиция, оправдывавшая нападение на СССР.

В нем было все — и «подрывная» деятельность Коминтерна, и поддержка Югославии, и большевизация Европы, и претензии на Буковину, Проливы и Финляндию, и заигрывания с Турцией, Югославией и даже Румынией против Германии. Одного не было — конкретных указаний на готовность СССР напасть на Германию. Есть только расплывчатые фразы о «постоянно растущей концентрации всех имеющихся в наличии войск» и об «агрессивном характере этих русских концентраций». Советское правительство «намерено с тыла атаковать Германию»[987]. То есть, угроза Германии может возникнуть, скажем, в случае высадки на Британских островах, когда восток станет настоящим тылом.