Мир на краю бездны

В некоторых (абсолютизм и плюралистичные формы государственно-монополистического индустриального общества) — разделяет власть с частными собственниками и отчасти даже гражданским обществом. Пока группа управленцев, интеллигенции и разночинцев стремится прийти к власти и проводить определенную политику с помощью усиления государства, эту группу можно считать отдельным слоем технократии, поскольку она еще не взяла управление государством в свои руки. Когда группа технократов приходит к власти, некоторое время она руководствуется первоначальными технократическими идеями рациональной организации общества.

Это происходило и в Советской России в ходе революции, и при создании других огосударствленных обществ. Но, действуя подобным образом, технократия неизбежно усиливает бюрократию и постепенно поглощается ею. Остатки технократии отбраковываются бюрократической массой. Так случилось с неортодоксальными коммунистами в СССР и левыми демократами в США.

Рузвельт создал социальную систему, в которой государственная бюрократия стала господствующим слоем (как в древнем Египте, например — но в ХХ веке это происходит на основе индустриального, а не традиционного общества) наряду с монополистическим капиталом. В ХХ веке это был магистральный путь развития человечества, по которому в разных вариантах шли и СССР, и США, и фашистские государства.

Капитализм был ограничен и подчинен государству. Усилилась самостоятельная роль государственной бюрократии, которая не была столь же зависима от буржуазии, как раньше. Капитализм был также ограничен и за счет расширения прав общественных организаций, прежде всего — профсоюзов (государственная бюрократия опиралась на профсоюзную, но их союз был выгоден и самим трудящимся, от имени которых действовали чиновники). В то же время монополистический характер капиталов только усилился. Происходило сращивание теперь уже равноправных правящих групп — монополистического капитала и бюрократии.

«Свободный» капитализм неустойчив и не может справиться с последствиями собственных социальных издержек (безработица, перепроизводство, финансовые спекуляции, бедность работников и др.). В итоге миссию «упорядочения» индустриального (как правило — еще аграрно-индустриального) общества принимает на себя этакратия. Бюрократия использует новые возможности концентрации общественных ресурсов для завершения индустриализации и создания «социального государства» — системы перераспределения в пользу уязвимых (и потому «взрывоопасных») социальных групп, а также в свою пользу. Так возникает государственно-индустриальное (индустриально-этакратическое) общество — «высшая фаза» индустриализма.

Социальные и экономические программы государства, как мы видели, связаны с множеством затрат. Поэтому социальное государство должно опираться или на прибыльный государственный сектор (что весьма проблематично, учитывая неповоротливость бюрократии), или на высокие налоги (но тогда из страны побежит капитал). В СССР эту проблему решили «просто» — ликвидировав частную собственность. Такое «лечение» западные лидеры считали хуже самой болезни. Однако сочетание государственного регулирования с капитализмом все время напоминало «тришкин кафтан» — зашьешь дыру заплатой — оголишь другое место. Но оставался еще один источник ресурсов — внешний мир. Распад глобального рынка поставил на повестку дня раздел самого «глобуса».

Государственно-индустриальное общество позволяет более равномерно распределить тяготы кризиса между различными социальными слоями, несколько повысить за счет этого покупательную способность населения и таким образом приподнять планку деловой активности. Но, как мы видели, превзойти докризисный уровень производства само по себе новое общество еще не может. А это — серьезная социально-психологическая проблема. Люди уже попробовали уровень жизни периоды «бума» и теперь будут стремится к этому «золотому веку» всю жизнь. Эта мечта определяет массовые настроения, требования народа к лидеру.