В тот вечер после выдачи дипломов он пришел домой, едва держась на ногах, но его жена Ильза не рассердилась. Они всей группой праздновали окончание: Губерт и Карл Закритцы, Лина Бонк и другие. К сентябрю все они разлетятся в разные стороны — в редакции газет, на радио, и только Франк останется на факультете. Ильза отнеслась с пониманием, помогла ему раздеться и добраться до кровати, потому что руки-ноги его не слушались. От шума проснулся маленький Роберт и, увидав неподвижно лежащего на кровати отца, заплакал от испуга, но Ильза принялась успокаивать малыша: «Не плачь, сыночек, папа просто устал, у него голова кружится. Ты должен им гордиться. Он всех своих сокурсников обошел. Он и диссертацию защитит, и профессором станет. Вон посмотри-ка на его диплом — сплошь «отлично». Ты должен брать с него пример, тогда и ты когда-нибудь станешь таким, как он».
Разумеется, двухлетний малыш не мог понять ничего из того, что она говорила. Но какое это имело значение? Ильза ведь говорила это самой себе. Ее муж был самым лучшим, самым умным, именно о таком она всегда мечтала… Через несколько дней она заказала для диплома рамку и повесила его на стену над большим столом орехового дерева, Сюда она собиралась вешать и другие дипломы и грамоты, которые — она была уверена — еще получит Франк.
Какой же по сравнению с ним она казалась себе неудачницей. Она еще только на третьем курсе: после рождения Роберта долго болела, ей пришлось на год взять академический отпуск, и теперь вот вторая беременность, и снова очень тяжелая — слабость, тошнота, почечные колики. Но сейчас нельзя и думать об операции, она и так без конца пропускает лекции и семинары.
Франк прекрасно знал, что жена боготворит его. И это ему нравилось, он не мог представить себе жизни без ее материнской опеки, уюта, которым она его окружала. Нельзя сказать, что его привязывало к ней большое чувство, однако Ильза обеспечивала ему покой и внушала уверенность, что с ее помощью он осуществит свои далеко идущие планы.
После рождения Роберта, названного так по желанию Ильзы, которая очень любила музыку Шумана, они наконец, помыкавшись по частным квартирам, получили от университета свою собственную: три просторные комнаты с кухней и ванной — это была часть виллы какого-то промышленника, которую теперь вместе с ними занимали еще три семьи.
Так шло время. Сразу же после государственных экзаменов он поступил в аспирантуру и начал работать над диссертацией, тема которой, возможно, стилистически звучала не слишком изысканно — «Пропаганда и организация движения передовиков в социалистической печати». Франк взялся за работу с большим рвением, мечтая скоро увидеть себя «остепененным», да и Ильза его подстегивала… Однако вскоре он понял, что взялся за нелегкое дело. Он ведь не мог работать в безвоздушном пространстве, в политическом вакууме, а тут XX съезд КПСС буквально как вихрь смел все его тезисы. То, что еще вчера казалось незыблемым, сегодня было отброшено. Все мы, думал с горечью Франк, не субъект, а объект истории.
К тому же чем глубже погружался он в теорию, тем отчетливее обнаруживалось его незнание практики. Он постоянно вел теоретические семинары, посвященные работе печати, а сам никогда не работал в редакции и совершенно не представлял себе ее реальные будни. Поэтому он часто не мог понять, почему такая-то статья появилась именно в этот, а не в какой-либо другой момент. Он чувствовал в этом свою ущербность и очень переживал. Однажды, перелистывая областные газеты, он наткнулся на статью «Игра с открытыми картами», подписанную Ахимом Штейнхауэром. Он даже показал газету Ильзе. «Смотри-ка, Штейнхауэр. И пишет о Хёльсфарте. Судя по всему, оба стали шустриками».
До сих пор Франк щедро оперировал сталинскими цитатами. Но теперь, после XX съезда, многое изменилось, статьи и репортажи стали носить более деловой характер, и одновременно с разоблачением культа личности прекратилось безудержное восхваление таких людей, как Стаханов, Хеннеке, Зейферт. Надо было заново выстраивать концепцию. Он выбросил все написанное в мусорную корзину и вместо сталинских стал искать ленинские цитаты.
Он и сам сомневался в том, что эти занятия можно назвать научными. Нет, Штейнхауэру легче. Он писал свои статьи по конкретным поводам и таким образом участвовал в жизни своего Айзенштадта. Франк даже завидовал ему. Ничего не оставалось, как пойти к научному руководителю, профессору Нидерхалю, и попросить об отсрочке.
Ильза теперь не скрывала своего недовольства. «Ты опускаешься, — говорила она, — ты стал пить, и, если так будет продолжаться, тебе никогда не защититься».