Мир приключений, 1926 № 07

№ 4 (Ответ в «Мире Прикл.» № 5/1926 г.) Биркин —, Локтионов —, Мрочкевич 5, Линдквист —, Каютов —, Ахметьев 2, Бекман —, Совер —, Ардатов —, Дольский —, Ястребова 140, Коваленко 500, Ушаков —, Фридрих 127, Андреев —, Бедненко 15–20 (среднее 17,5), Семенов —, Зубков 255, Кузнецов —, Русаков 111, Горская —, Рогожкина —, Голант 353, Черткова —. Всего по № 4 — 24 ответа.

Премии получат: по № 3 — все трое решивших, по № 4: — Мрочкевич, Ахметьев и Бедненко.

Почтовый ящик отдела задач.

Е. Муратову — Москва. Просьба сообщить нам адрес для высылки Вам премии.

Г. Гринбергу — Москва.

Задачи не подходят.

В. Полубояринову — Бухтарма. Решение запоздало.

В. Алтаеву — Одесса. Задержка в печатании ответов произошла из-за болезни редактора отдела задач.

М. Г. Смыслову — Москва. О порядке высылки премий по «Переплетенным словам» см. «Мир Прикл.» за 1926 г. № 2.

В. Вайвар'у — Воронеж. Вы не получите премии, т. к. другие составили больше слов.

Л. И. Мрочкевич — Курск. См. «Мир Прикл.» за 1926 г. № 5, — фамилии решивших и премированных. Вам премия будет выслана по задаче № 3.

БИОТРАНСФОРМАТОР

Рассказ ГР. ЯМСКОГО.

Я — молод, полон надежд и энергии. Я еду в Москву. Это цель моих юношеских мечтаний. Она близка, я — счастлив.

Правда, еще четыре дня пути, пересадка, но это для меня — уже скоро, уже — сейчас…

Мой друг, Евгений Рихтер, написал мне, что мое поступление в авиационную школу обеспечено. Он сам сейчас в командировке, но мы встретимся на моей пересадке. Число и даже час обусловлены им в письме. Расписание поездов согласовано. Никто еще не позволил бы себе усумниться в точности Рихтера. Я спокоен — мы встретимся.

Со своей станции я один в купе мягкого вагона — это обещает скуку.

Но и тут мне везет.

На второй или третьей остановке, почти на ходу поезда, ко мне в купе входит спутник. Он невысокого роста, наружность его также ординарна, как и моя, и он также молод.

Он коротко, но пытливо оглядывает меня и отворачивается к свободному дивану устраиваться на ночь.

— Быть может отдернуть штору фонаря? — спрашиваю я спутника.

— Благодарю вас, — говорит он, не оборачиваясь, — я отлично вижу и в полумраке. У меня прекрасное зрение!

Должно быть он говорит правду: при первой беглой встрече наших взглядов меня уже поразило что-то в выражении его глаз. Какая то неуловимая особенность. Я не смог в густом, сиреневом сумраке купе определить — что именно привлекло мое внимание, но что то острое, холодное, тревожное…

Я засыпаю с этим тревожным ощущением. И сны мои тяжелы и неприятны.

…Я выдержал все испытания для поступления в авиационную школу. Остается медицинский осмотр. И он сходит благополучно вначале. Но вот один из врачей смотрит в мои глаза и говорит:

— Он не может быть пилотом… У него нет пространственного взгляда! У него — серые, земные глаза…

— Да, — он не может видеть в темноте, — подтверждает кто-то, — он не может быть пилотом!..

Я плачу во сне, скрежещу зубами от отчаяния и, просыпаясь, вижу параболлический потолок вагона, сиреневую штору на электрическом фонаре, успокаиваюсь и снова засыпаю.

…Пройдена теоретическая подготовка и вот мой первый полет без инструктора. Аппарат плавно взмывает кверху. Все идет благополучно. И вдруг мотор начинает давать перебои. На смену ровного, мощного гуденья врывается новый тяжелый ритм: тук-та-та; тук-та-та!.. Надо снижаться. Но я волнуюсь. Я забыл назначение рычагов. Впопыхах я хватаюсь за один, другой и, наконец, неожиданно для себя, нажимаю руль глубины. Аппарат неуклюже накреняется и ныряет, а я лечу вниз…

Просыпаюсь я на полу вагона с окостеневшим от ужаса лицом и перебоями в сердце.

Поезд бешено мчится по уклону, мимо окна мелькают каскады искр, впереди гулко вздыхает паровоз, вагон швыряет из стороны в сторону, а колеса глухо и дробно стучат: тук-та-та, тук-та-та, тук-та-та!..

Конфузливо влезая на диван, я замечаю, что сосед мой не спит и внимательно наблюдает фантастические узоры паровозных искр, мгновенно вышивающих в заоконной тьме эфемерные и причудливые узоры.

Просыпаюсь я поздно, с головной болью. Я стыжусь соседа и поэтому зол на него. Так или иначе я не заговорю с ним сам. А он также угрюм и молчалив. Что меня поразило в нем? Глаза?..

Но они при дневном свете кажутся усталыми и тусклыми. Впрочем, я не могу рассмотреть этого хорошо — он прячет их в газету. На первой же станции я, в свою очередь, вооружаюсь ворохом журналов и мелких книженок и мы проводим день в нелюдимом молчании.

Мы читаем, не обращая друг на друга никакого внимания, хотя порой, украдкой, я все таки наблюдаю его. Мне кажется, что он делает то же самое. Чувство тревоги, легкой, бессознательной, не оставляет меня все время.

Вторая ночь проходит спокойно, если не считать посещения контроля. Зевая и раздражаясь, я отыскиваю билет, предъявляю его и в то же время отмечаю, что спутник мой не спит.