Мир приключений, 1964 (№10)

— Вот оно что, — растягивая слова, произнес Елагин. — Поручик Олсуфьев, вы слышали? Капитан Безбородко, видимо, нуждается в деньгах. Он ведь в Петербурге остается, а здесь жизнь не дешевая. — Последние слова Елагин произнес откровенно издевательским тоном.

— Понимаю, господин полковник, — отозвался, смеясь, Олсуфьев. — Господа! Я уплатил капитану Безбородко десять тысяч рублей за рукопись. Этого мало, оказывается. Сколько еще выдать? На прокорм. Учитывая дороговизну!

— Хватит с него!

— Прибавь сотню на бедность!

Громоотвод не сработал: офицеры смеялись над ним, над капитаном Безбородко! Даже Тимрот, который также был в походной форме, хотя все знали (от Елагина.) что Тмин-в-рот едет на фронт не воевать, а штатным наблюдателем III отделения, — даже этот жандарм в гвардейском мундире издевательски орал:

— Прибавь сотню!

Кушелев-Безбородко, пошатываясь, вышел из-за стола.

Часть четвертая

ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

1

В старом Берлине Кенигрецерштрассе была застроена только с одной стороны; с другой стороны шумели деревья Тиргартена. Дома на этой улице были такие же серые и скучные, как и во всем околотке, но добротнее, и стояли они привольно: не плечом к плечу, а с разбивкой, отделяясь друг от друга цветниками и зарослями сирени.

Берлин еще не был в то время столицей Германии, но заносчивые пруссаки уже считали себя рулевыми немецкой нации.

На этой Кенигрецерштрассе обитали истые пруссаки — те особые “человеки”, которые выводились в имениях Восточной Пруссии точно так, как в инкубаторах выводят мясистых и яйценосных леггорнов, те “человеки”, которым с детства внушали, что они рождены господами.

В майский полдень 1858 года перед домом номер двенадцать на Кенигрецерштрассе остановилась карета. Из нее вышла молодая женщина, за нею — Григорий Кушелев-Безбородко. Он стал полнее, густые усы сообщали его лицу солидность не по возрасту. Последним вышел из кареты мальчонка лет четырех.

Из дома выбежал старик в лакейской ливрее.

— С приездом, паши сиятельства, — произнес он предупредительно. — Ее сиятельство графиня ждет ваши сиятельства с нетерпением. И особенно вас, граф Александр, — добавил он еще более теплым голосом, отвесив особый поклон мальчику.

Впрочем, старый лакей из вежливости или из чрезмерного усердия сильно преувеличивал: графиня Блохвиц встретила гостей более чем сдержанно — едва улыбнулась племяннице, а на мальчика посмотрела с удивлением и сказала на плохом французском языке:

— Граф Александр пошел ростом в Блохвицев. Анмари, — перешла она сразу на немецкий, — комнаты для вас приготовлены.

На этом церемония встречи приехавших из Петербурга родственников и закончилась. Лакеи вносили вещи. Анмари с сыном направились в сторону винтовой лестницы.

— Наш друг граф Альвенслебен очень интересуется вами, — сказала графиня, оставшись наедине с Безбородко.

— Альвенслебен? — Безбородко удивился. — Ваш начальник полиции? Что ему от меня нужно?

— Этого я не знаю, но после того, как я сказала ему, что вы будете здесь проездом в Париж, он дважды к нам заезжал специально из-за вас.

— Непонятно, тетушка. Зачем я мог понадобиться начальнику вашей полиции?

— Мы с Дитрихом гадали тоже, но ни до чего додуматься не смогли. Дитрих уверен, что граф Альвенслебен действует по требованию вашей жандармерии. А впрочем, поговорите с Дитрихом сами, он будет скоро дома.

Кушелев-Безбородко был озадачен: ушел из жизни Николай I; закончилась Крымская война; безгласная, мертво лежавшая Россия начала постепенно оживать; ушел в небытие и Дубельт; но на здании у Цепного моста осталась вывеска со зловещей надписью: “III отделение собственной Его величества канцелярии”, — и русская жандармерия тут как тут!

Политических грехов Безбородко за собой не знал, но мало ли что может взбрести в голову наследникам Дубельта!

По квартире разнесся резкий звон колокольчика. Безбородко вышел в коридор. Лакей открыл дверь, появился генерал граф Дитрих фон Блохвиц. Он вошел, гремя шпорами, затянутый в перехваченный широким серебряным поясом зеленый мундир, а на голове черная, лакированная каска с острым наконечником и огромным орлом поверх сводчатого козырька.

— Рад вас видеть, милый дядя, в добром здравии.

— Блохвицы сохраняют здоровье до самой смерти — такова порода. — Граф отдал лакею каску, вошел в гостиную и уселся. — Как там у вас мой братец Тео? Хотя он у вас не Тео, а Тимофей, и не просто Тимофей, а еще Тимофей Харитонович. Как он там, этот Тимофей Харитонович, себя чувствует? Получил наконец корпус?

— Ему предложили корпус в Польше, но он отказался. Не хочет уезжать из Петербурга.

— И правильно делает: лучше командовать дивизией на виду у царя, чем корпусом в отдалении. А у вас как дела? Когда получите полк? Ведь вы в звании полковника уже!

— Не дают.

— Надо подтолкнуть!

— Увы, некому, милый дядя.

В словах Григория Безбородко прозвучала горечь обманутой надежды.

Генерал переменил тему:

— Как Анмари? У нас, у Блохвицев, девушки в тугой упряжке ходили, а братец мой избаловал свою дочку. Слишком много давал ей воли. Нелегко вам с ней?

— Ничего, привыкаем друг к другу.