— Нет, нет! — запротестовала Евдокия Павловна. — Коле оставаться здесь нельзя. Не для того ему бронь давали, чтоб он с нами сидел. Уговорите его. Пусть уходит.
— Мамочка! — нетерпеливо вмешалась Оля. — Там красноармейцы ждут. Они замерзли. — И тут же повернулась к Денисову, укоризненно добавила: — Что же вы? Всех зовите. Погреются, поедят с нами. И для лошади в сарае сена возьмите.
— А я думал, вы один, — смущенно произнес Николай Иванович и, быстро поднявшись, вместе с Денисовым вышел на крыльцо.
Скоро дом наполнился непривычным шумом. Отец ушел на кухню варить картошку. Бойцы раздевались, вешали шинели и шапки на вбитые в стену гвозди, благодарно поглядывая на хозяев. То, что они увидели: мирная семья вокруг стола, котенок на коленях у маленькой девочки, теплая «буржуйка» между дверью и окном, — на минуту помогло им забыть про войну и вспомнить свой родной дом. Один даже тихонько запел:
— Опять ты про любовь! — прервал его другой, расчесывая свалявшиеся под шапкой светлые волосы и морщась от боли. — Вот вернемся сюда через недельку, тогда и про любовь можно. Правда? — наклонился он к Оле.
Евдокия Павловна оглядела его ладную фигуру, круглое мальчишеское лицо.
— Какой молодой, — вздохнула она и горько покачала головой, — поди, и восемнадцати нет?
— Что вы! — хохотнул тот, который пел. — Ему все двадцать через две зимы будет. Это он так молодо выглядит, — и покровительственно похлопал товарища по плечу. — Он у нас старый вояка, второй месяц на фронте.
— Брось, Сашка! — попросил «старый вояка».
— Чего-то мне бросать. — Подмигнув Оле, Сашка сделал вид, что никак не дотянется до светловолосой головы смущенного бойца: — Эва, буйвол какой!
Саперы дружно рассмеялись.
— Не нравится ему твой фамилий, Виктор, — с кавказским акцентом проговорил маленький черноглазый боец. — Менять надо.
— И не выдумывай, Амиран! — озорно улыбаясь, ответил ему Сашка. — Чем плохо: Буйвол-Кот, да еще через черточку!
Семилетняя Шурочка и то поняла, что фамилия действительно очень занятная, и загляделась на солдата. А Сашка продолжал:
— Только ты, Витюха, не воображай. И не гипнотизируй Олю. Ей такая громадина не подойдет. Она меня будет ждать. Верно, Оля? — еще раз подмигнул он девочке. — Будешь моей невестой?
Оля застеснялась, нагнула голову к самому столу и не поднимала глаз. Сапер не унимался:
— Не бойся, у меня фамилия тоже что надо! И сладкая, и горькая, и слезу вышибает! Так что лучше уж меня в женихи выбирай. И жди меня. После войны свадьбу сыграем знаешь какую!
Заметив, как густо покраснело лицо склонившейся девочки, взводный негромко сказал:
— Цыбуля, отставить!
Оля вспомнила, что Цыбуля — по-украински лук. Выходит, точно, фамилия у Сашки и горькая, и сладкая, и слезу вышибает! Она перестала смущаться и прыснула в ладошку.
Засмеялись и Евдокия Павловна, и Шура. Вернулся из кухни хозяин. Он поставил на стол большой чугун с горячей картошкой, серую соль в блюдце, две початые кринки молока и пригласил:
— Садитесь, пожалуйста. Хлеба нет, правда…
— Не взыщите, — подхватила хозяйка, пытаясь отодвинуться от стола. — Не догадались вовремя запастись мукой.
Теперь гости хорошо рассмотрели хозяина. Высокий, плотный, светловолосый, а глаза карие. Саперы успели заметить и то, что старшая дочка — «папин портрет». Николай Иванович поднял на руки жену и понес ее в другую комнату. Бойцы молча провожали их взглядами.
— Ну что же вы стоите? — нарушила тишину Оля. — Садитесь, — и широким жестом указала на маленький стол.
Саперы достали сухари, консервы и тесно сели за стол. Мест всем не хватило. Оставшиеся сели прямо на пол, прислонились к стене. Среди них оказались Амиран, Буйвол-Кот и Вася. Вася — веснушчатый, рыжий и очень молодой — достал из кармана губную гармошку и объявил:
— Я вам на трофейном инструменте ресторан устрою, — и заиграл веселую песню.
Вдруг где-то рядом, один за другим, ахнули взрывы. Задребезжали в окнах стекла, зазвенел чугунный котел на столе, жалобно звякнули алюминиевые солдатские кружки. Саперы переглянулись, разом вскочили с мест.
— Бомбежка! — выкрикнул кто-то, и бойцы, как по команде, выбежали на террасу.
Девочки забились в угол у печки. К ним бросился отец.
— Спокойно, спокойно, дочки! Нашего дома немцы не увидят, мы в лесу.
Но девочки не слышали, что он говорил. Слова заглушал непрерывный грохот взрывов, свист бомб. Это была первая бомбежка, которая происходила так близко. Видимо, фашисты налетели на деревню Андреевку, где стояла воинская часть.