Мир приключений, 1977 (№22)

Штатский, конечно, прожил в стоге несколько дней (следов-то его нигде не видно) и все это время не выходил, замерз, простудился и, само собой, ужасно голодный. Она принесет ему кастрюльку горячей картошки со свининой, а он вручит ей автомат или пистолет и велит перестрелять всех немцев. Ну, может, и не всех, а хотя бы самых главных…

За картошку незнакомец как-то безразлично сказал «спасибо», отставил кастрюльку в сторону, а Олю усадил между собой и Денисовым.

— Значит, никто к вам не заходил? — вернулся он к давешнему разговору.

— Никакого связного не было! Папа ни за что не ушел бы! — убежденно повторила Оля.

— Тогда вот что, — подумав, продолжал штатский. — Меня зовут Матвеем. Запомни: дядя Матвей. Когда-нибудь кто-нибудь тебя спросит: «Не знаешь, сколько лет дяде Матвею?» Ответить нужно так: «Точно не помню, но, кажется, сорок восемь». И расскажи тому человеку все, что будешь знать, о чем он спросит. Не забудешь?

— Не забуду, — прошептала Оля, взволнованная оказанным ей доверием. — Точно не помню, но, кажется, сорок восемь. — И, осмелев, спросила: — Вы партизан, дядя Матвей, да?

— Нет. Я — пекарь. Рабочий пекарни, понятно? А партизан я видел. Вот они просили тебе передать. — Он откинулся назад, вытянул ногу, достал из кармана огромный пистолет и отдал его Оле. — Стрелять тебя отец учил?

— Да. Из охотничьего ружья, — несмело взяв оружие, промолвила она.

— Знаю. Он мне рассказывал, как ты белку подстрелила.

— Вы разве папу знаете? — обрадовалась девочка.

— Знаю. Так вот, из этой штуки стрелять проще. Называется она ракетницей. — Дядя Матвей показал Оле, как вставлять патрон, как взводить и спускать курок. — Сложность не в стрельбе, а в другом. Желтую ракету нужно выпустить, когда увидишь танки, штуки три-четыре или больше. Если же заметишь много немцев, то выпустишь вот эту, зеленую ракету. А там уж не твое дело, меры будут приняты Поняла?

Оля растерянно кивнула. Она считала, что эта задача — только часть всего поручения. Конечно же, очень важная — по ее сигналу, наверное, вылетят самолеты или начнут стрелять пушки, — ведь о таких мерах, наверное, говорит дядя Матвей.

Но это одно. А другое — должны же ей дать настоящий пистолет! Не ракетницей же она станет убивать врагов!

Дядя Матвей еще раз долго и подробно, словно маленькой, объяснял, как подавать сигналы. Потом наконец попрощался с нею и принялся за остывшую картошку. Настоящего пистолета Оля так и не получила.

На исходе дня бойцы вернулись в дом с красными от мороза и ветра лицами. На дворе было около сорока градусов ниже нуля. У черноглазого Амирана побелел кончик носа, и он усиленно оттирал его снегом. Саша Цыбуля старался отогреть замерзшие пальцы и вяло подтрунивал над кавказцем:

— Теперь поздно тереть. К утру почернеет и отвалится твой носище!

Но сегодня никто не смеялся над его шутками. Лица бойцов были усталыми, печальными Они молча расправились с тушеной картошкой и нехотя начали убирать саперные лопатки, топоры и еще какие-то инструменты в чехлы и мешки. Только один Буйвол-Кот остался за столом и, затягиваясь цигаркой, угрюмо наблюдал за товарищами.

В дом вошла Оля. В ее светлых волосах поблескивал снежок, на телогрейке висели сухие травинки — она ходила в сарай понадежнее спрятать ракетницу и за сеном для козы. Остановившись на пороге, девочка невольно опустила руки.

«Уходят», — с тоской подумала она.

— Мы уходим, — выпалил Цыбуля, — а Буйвол с вами остается. Он хоть и курносый, а хороший парень. — Саша закинул солдатский мешок на плечо и подошел к девочке прощаться. Ни разу еще не видела Оля, чтобы глаза его, обычно озорные, веселые, были такими грустными. И вдруг сапер засмеялся:

— Не забудь, Оля, ты — моя невеста! А хошь, сейчас увезу!

— Не забуду, — твердо сказала девочка, почувствовав, что и ему на прощанье нужно сказать хорошее слово. — Приезжайте после войны.

Из детской высунулась Шурочка. Девочка испугалась, что этот жених и впрямь может забрать с собой сестру. Подбежав к Оле, она ухватилась за телогрейку обеими руками и начала реветь. Но Цибуля ушел из дома один. Около девочек собрались остальные бойцы. За спиной у каждого висел походный мешок, ремнями на шинелях пристегнуты лопатки в чехлах, в руках пилы и топоры. Саперы молчали.

— Это последнее отступление! — проговорил наконец кто-то. Еще Кутузов сказал: «Дальше некуда, за нами — Москва».

И опять наступило молчание.

— Надо Евдокию Павловну поблагодарить, — нарушил его Денисов.

С тех пор как ушел Николаи Иванович, хозяйка ни разу не появилась ни в столовой, ни на кухне. Некому было носить ее на руках.

Оля распахнула дверь маленькой комнатки, где на самодельном кресле сидела больная, и саперы подошли к порогу. Заговорили сразу все, сбивчиво и торопливо.

— Ну, нам пора, — тихо напомнил взводный. — До свидания, Евдокия Павловна. Спасибо вам за все, за все!

Евдокия Павловна только кивала, едва удерживая слезы.

Когда захлопнулась дверь за последним бойцом, Денисов вернулся. Виктор бросил самокрутку, встал, вытянулся перед командиром.

— Задача ясна? — спросил лейтенант, положив руку на крутое плечо молодого солдата.