МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1989. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

Он слушал еще минуту, не прерывая разговора, потом неожиданно позвал:

— Боб, иди сюда!

Автомат повиновался без промедления.

— Что такое эллипс? — спросил Тан.

Боб, не задумываясь, отчеканил определение.

— А я не понимаю. Объясни мне.

Боб принялся терпеливо, слово за словом, объяснять так, как нерадивому ученику объясняют простое задание. Тан оборвал его:

— Ты считаешь, что достижение других галактик на звездолетах возможно?

Автомат с минуту колебался, но все же ответил:

— Я не знаю. Мне необходимы все данные, чтобы сделать точные расчеты.

За одним вопросом посыпались другие. Это продолжалось довольно долго. Мой сын не выдержал, и спросил у меня:

— Когда он уйдет, чтобы мы с Бобом закончили расчет?

Тан ответил моему сыну улыбкой и задал мишке последний вопрос:

— У тебя есть рефлекс повиновения?

— Нет, — ответил мишка.

— Хорошо, ты можешь вернуться к своим расчетам. А мы, — он посмотрел на меня, — пойдем в кабинет.

— Пока это только мое предположение, — сказал он мне в кабинете. — Но мне кажется, что мозг мишки был забракован после психического контроля системы как возбудитель нестабильности поведения и отправлен на склад. Там в него, судя по всему, вмонтировали большое количество стабилизирующих элементов, ограничивая его возможности и одновременно увеличивая устойчивость. — Та, говорил так, будто сам лично присутствовал при сборке автомата. — Помнишь, я задал ему вопрос о возможности достижения других галактик? Каждый нормальный мишка ответил бы в строгом соответствии со стереотипными программами, что это возможно, однако этот мишка потребовал данные для расчетов. Мне кажется, что он не всегда рассказывал сказки.

Я не стал вызывать кибернетический автомат и не разобрал мишку на части. Я вполне мог сделать это, если бы не представил себе недоуменный взгляд диспетчера: «Ты вызываешь автомат для ремонта детской игрушки? Неужели ты думаешь, что нам больше нечем заниматься?»

Я бы, конечно, стал объяснять ему, что речь идет совсем не о ремонте, что наш мишка особенный и слишком превосходит другие бытовые автоматы, чтобы быть простой игрушкой, но я сомневаюсь, чтобы это добавило диспетчеру веры. Во всяком случае, я ничего не предпринял.

Тем временем мой сын и мишка превратились в неразлучную пару, проводя время либо в обсерватории, либо в пустыне за базой, где в марсианских камнях кристаллы кварца блестели точно так же, как в земных, из моего детства.

Где-то под конец марсианской зимы, когда холмы на горизонте потемнели от пробивающейся растительности, контроль радиосвязи Марса зарегистрировал перехват серии сигналов, которые, судя по пеленгу, передавались с наши базы.

Ремо, руководитель секции связи с Землей, вызвал нас к себе. Я относился к этой секции, поскольку исполнял обязанности главного инженера второй смены.

— Это вздор, — сказал Ремо. — Кому и зачем понадобилось передавать что-то в космос? Они, как всегда, неточно запеленговали сигналы с ракет и теперь ищут виновного. Вы же знаете, как они там работают… Я понимаю, что им нужно показать результаты деятельности своего отделения, но зачем вмешивать в это нас?…

— Рапорт указывает точное время и подписан самим Твером…

— Они ввели его в заблуждение. Попросту обманули. Это банда, которая прилетела с Земли сразу после окончания института. Им все еще кажется, что Марс — это таинственная планета, на которой происходит только то, чего не может происходить на Земле. Вы не знаете, как это бывает? Мы все прошли через это.

Никто не возражал, потому что Ремо прожил на Марсе столько лет, сколько все остальные вместе. Ответ на вопрос был подготовлен нашим стажером. Он не содержал ничего обидного для авторов запроса, однако намек, чтобы нас оставили в покое, получился достаточно выразительным.

В течение нескольких дней после этого ничего не случилось, пока не пришла информация с Земли. Радиоконтроль Марса после нашего совета переслал запись сигналов в Межпланетный институт шифров. Текст послания не отличался пространностью и содержал в себе всего три слова: «Трансфер реализован частично», зато сам шифр был настолько сложным, что институт одновременно с расшифровкой прислал благодарность за интересную и впервые встречающуюся в его практике систему шифра.

На втором собрании Ремо продолжал настаивать на своем мнении, однако теперь он был не так уверен в себе. После собрания он вызвал меня в кабинет.

— Видишь ли, Андрей, я в это не верю, но меньше всего хочу, чтобы кто-нибудь мог упрекнуть меня в легкомысленном отношении к делу. Я считаю необходимым посоветоваться с тобой, как убедить их, что сигналы исходят не от нас.

— Трудная задача. Мы почти ничего не знаем об этих сигналах.

— Однако что-то мы все-таки знаем, — сказал Ремо, и я понял, что он сам не уверен, что с нашей базы не передаются сигналы.

— У меня есть мысль… — начал я и замолчал, потому что как раз в этот момент в дверях кабинета появился мишка.

— С-сын ждет тебя, — сказал он, заикаясь, как обычно.

— Сейчас иду, — ответил я и вдруг заметил удивленный взгляд Ремо. — Что с тобой? — спросил я его.